Диверсант из рода Нетшиных
Шрифт:
А народ меж тем продолжал прибывать на ярмарку. К свадебному торжеству (пусть для русичей, да и для ближней невестиной родни это была только первая и во многом далеко не самая важная его часть) съезжались и жители соседних деревень, и местные князьки, общее число которых ожидалось за сотню, да и просто любопытные, желающие разнести молву о событиях везде, где согласны будут послушать новости и угостить прилично за них.
К составленным еще накануне посередь летнего стана длинным приземистым столам катили бочки с пивом и несли сготовленное угощение — на княжеский верх получше, для простецов —
По толпам собравшихся прокатился легкий шорох, и все стихло. Сотни глаз внимательно следили за тем, как швальгон Лукоте, тяжко опираясь на посох, шествовал к дому, где должна была вершиться свадьба. Вся ближняя родня молодых уже находилась внутри.
Войдя в горницу, Валимантайтис взял в руки большую чашу пива и протянул ее Федору и Вайве. Они отпили по очереди по три глотка из полного до краев сосуда. Затем Лукоте усадил княжича за стол, а невесту три раза обвел противусолонь вокруг жаровни, в которой намедни ночью подружки сохранили привезенную боярином Данилой головню. Огонь пылал ровно и ярко.
Швальгон принял от посаженной матери странной формы темного стекла флакон, в который самолично набрал поутру в Зиниче священную воду, откупорил туго притертую крышку и окропил Вайву, Федора и приготовленное им на вечер брачное ложе. После того Лукоте полез в висящую обочь объемистую суму, достал оттуда цветной платок, крепко завязал невесте глаза. Губы Вайве Валимантайтис намазал лесным медом, что уготовили как раз под свадьбу дикие пчелы, взятым также поутру из борти возле Зиниче.
Одновременно с этим Лукоте вполне разборчивой и понятной собравшейся в горнице ближней родне молодых скороговоркой произносил недлинное наставление о том, что два несноснейших порока в жене — это любопытство и болтливость, потому она должна воспринимать все поступки мужа с закрытыми глазами, особенно те, что совсем до нее не касаются. А речи она должна говорить короткие, как жизнь пчелы, и сладкие, как мед.
Со все еще завязанными глазами швальгон не спеша провел Вайву через все двери дома, поминутно осыпая ее мелкими зернами и маком:
— Наши боги благословят тебя на все и всем, если ты будешь хранить веру, в которой ранее скончались твои предки, и если ты заботливо и рачительно будешь смотреть за общим теперь с твоим мужем хозяйством...
Русичи особо не возражали против этой части старинного родового обряда жемайтов, несмотря на его откровенно языческий уклон и как бы упор на сохранение прежней веры, потому что после принятия святого крещения в Полоцке с княжичем Федором венчалась уже не дочь жмудского старейшины Вайва Кейсгалуне, а владетельная княжна Варвара Ивановна. Наконец процессия вернулась в горницу, откуда и начинала свой путь.
Лукоте развязал невесте глаза и вновь поднес молодым чашу с пивом. Те вновь отпили по три глотка, швальгон отобрал у них посудину и со всего размаха швырнул ее на пол. Пока Федор с Вайвой тщательно растаптывали осколки на самые мелкие частички, Валимантайтис приговаривал:
— Вот такова она, жертва любви преступной! Пусть же уделом вашим будет любовь крепкая, постоянная, верная, истинная
Следом за жрецом эти слова повторяли громко все присутствовавшие в горнице гости. Наконец, Лукоте произнес последнюю по обряду молитву литовским богам, разменял новобрачным кольца и... Собственно сама процедура совершения жемайтского брака была закончена, но настоящая свадьба только начиналась.
Теперь уже полноценными мужем и женою, обрученными по жмудскому обычаю, Федор с Вайвою вышли наружу, толпы жемайтов загомонили и притиснулись поначалу поближе. Таким счастьем были полны новобрачные, такой тихой радостью светились их лица, что каждый старался коснуться молодоженов хоть кончиком пальца, чтобы частица этого счастья перекочевала и к нему. Перешли к застолью, понеслись здравицы, зашумело, зареготало море людское полной мерой.
Наконец, день неумолимо начал падать к вечеру. Федор и Вайва отошли от стола, рядом с которым живописными группками уже валялись вусмерть упившиеся счастливцы, которые назавтра же будут по всем углам за ковш пива врать неизбывное про невиданную никем другим доселе свадебную ярмарку. Сегодня они впервые находились на пиру по-семейному, как муж и жена.
Справа от Вайвы за столом стояли мужнины родители, чтобы прикрыть и оборонить новообретенную дочь в случае явной надобности или же скрытой тревоги. Слева от Федора расположились родители жены, и он готов был и мог защитить их в случае нужды. И пусть не положены были за свадебным пиршеством ни кольчуги, ни мечи, даже ножи для лесной свежатины подавали затупленные — руками порвут мясо, не дети малые! — но присутствовала в двадцатилетнем княжиче постоянная сторожкость, обретенная за годы воинского воспитания и приграничных походов, что не убоялся бы в тот миг он никакого злого ворога.
Больше того — увеличь тот же (как его?) Перкунас кольца, обменялись которыми он с Вайвой во время жмудского обряда, и вставь их в небо и землю — так схватился бы сейчас же Федор за те кольца, да и поменял бы местами небо и землю, такую силушку в ту минуту он в себе чувствовал.
Снова направились к дому. Перед ним подружки в последний раз окружили Вайву. Песен уже не пели, молча и быстро остригли сожженные посаженными отцом и матерью кончики локонов — негоже, чтобы в первую общую ночь в постели пахло паленой шерстью, сняли с них кольца, заново расчесали волосы и надели на голову теперь уже мужней жене обглей (у русичей он именовался завой), своеобразный род чепчика — привыкай, Вайва, больше не ходить тебе простоволосой!
В горнице на столе стояло большое деревянное блюдо с жареными куропатками, павшими еще одной жертвой старинного обычая. В тех краях куропатка — самая плодовитая птица, вот и полагалось новобрачным перед тем, как впервые вместе взойти на общее ложе отведать их мяса, чтобы в новосозданной семье родилось как можно больше детей, особенно сыновей, что будут родителям в старости опорой и подмогой.
Гости в дом в этот раз уже не заходили — на то нужно было от теперь пусть и временных, но хозяев его особое приглашение, которого следовало ждать только наутро, перед отъездом в Полоцк. Князь же Константин намеревался отправиться в путь-дорогу в ночь, чтобы прибыть на место второй части свадьбы загодя и проверить, все ли там приуготовлено по уже русичским правилам и обычаям.