Диверсия [= Федеральное дело]
Шрифт:
— Может, и ошиблись. Может, и псих… Вот что, Александр Анатольевич, сворачивайте свою технику. Кажется, мы слишком долго засиделись на одном месте.
— Неужели вы думаете?..
— Я думаю, что там, где случаются сбои программ и ошибочные телефонные звонки, лучше не задерживаться. Мы переходим на новую квартиру. Эта нам не подходит. С этой мы съезжаем. Она слишком шумная…
— Пять минут на сборы?
— Пять.
— Только «винты»?
— Да. Только «винты».
Пока Александр Анатольевич «выдергивал» диски, я отсматривал подходы. Никаких подозрительных шевелений.
Нет, не зря! Случайность равна угрозе, угроза, на которую не обратили внимания, — провалу. Провал равнозначен смерти. Лично я предпочитаю бытовые беспокойства вечному покою.
На выход!
— Куда вы, Александр Анатольевич?
— К двери. Вы же сказали — мы уходим.
— Для нас выход теперь с другой стороны. И совсем через другие двери.
— Через какие другие?
— Через балконные. Через наш балкон — на соседский. Через него — в квартиру. И в соседний подъезд.
— Но там же люди.
— Боюсь, что за входными дверьми тоже. Но гораздо менее дружелюбно настроенные. Давайте быстрее, У нас уходит время.
Балконы разделяли несколько метров. Я поднял с пола заранее заготовленную доску и перекинул ее с одних перил на другие. Узкую доску, шириной в две ступни. Александр Анатольевич побледнел.
— Я не пойду!
— Вы пойдете. Потому что другого пути нет.
— Но я упаду.
— Если вы упадете и, к примеру, вывернете лодыжку, я буду вынужден вас добить.
— Издеваетесь!
— Нет. Честно предупреждаю. Живым я вас не отдам никому. И ни при каких обстоятельствах. Вы теперь не человек. Вы теперь ходячий архив информации. На двух ножках с языком! Который возможно развязать. Или вы перейдете с балкона на балкон, или вы умрете еще до того, как долетите до земли. Ну!
Александр Анатольевич встал на доску.
— Держитесь за стену. Смотрите вверх. И думайте только о приятном, — посоветовал я.
Шаг. Еще шаг.
Мой напарник цеплялся за кирпичи в стене, как за саму жизнь. Казалось, ладони его превратились в присоски, вроде тех, что расположены у осьминога на щупальцах.
— Все, дальше я не пойду!
— Без капризов!
— Я не могу дальше.
— Через пять секунд я встаю на мостик. Двоих он не выдержит!
— Я боюсь!
— Раз.
— Но я действительно боюсь!
— Два. Три.
Я встал на доску.
— Что вы делаете?!
— Я иду. Четыре.
— Не надо. Не надо! Я сейчас.
Почти падая, Александр Анатольевич шагнул два шага и вцепился в перила соседнего балкона.
Шесть его судорожных шагов вместились в три моих обыкновенных. В отличие от него, я шел спокойно, как по мостовой. Так, как меня когда-то учили. Как меня когда-то учил старый заслуженный цирковой артист-канатоходец.
— Шагай уверенно и обязательно с улыбкой. Размышляй не о том, что ты можешь упасть, а о том, что ты должен понравиться зрителю. Кураж помогает равновесию больше, чем балансирный шест. Артист, который думает об угрозе падения, а не об успехе
Я шел с улыбкой. И абсолютной уверенностью в успехе своего «выступления». Четырехэтажная высота меня не смущала. Точно так же я бы мог пройти по натянутому над стометровой пропастью канату. Или по лезвию ножа. Когда знаешь, как надо ступать, как держать равновесие и что при этом думать, дополнительные метры, разделяющие подошвы ног и землю, уже не играют никакой роли. Равно как ширина опоры. Ты просто идешь. Как человек по меловой линии, начерченной на асфальте.
— Здорово это у вас получается! — восхитился пришедший в себя Александр Анатольевич.
— Цирковая практика.
— Вы еще и в цирке выступали?
— Ага. В некотором роде. Коверным.
С чужого балкона я ввалился в чужую квартиру. Именно ввалился. Потому что входить в не принадлежащее тебе помещение лучше с громом, молнией и по возможности копотью. Дабы феерической формой заглушить противоправное содержание. И не дать возможности испугавшимся до полусмерти жильцам поднять крик.
— Вы почему цветочные горшки с перил не убрали?! — резко спросил я приподнявшихся с дивана хозяев, обалдело уставившихся на незваных, открывших их балконную дверь незнакомцев. И на секунду высунув на улицу голову, крикнул: — Все. Отгоняй подъемник. Мы через подъезд спустимся.
— А вы кто, собственно?..
— Я говорю, почему вы, собственно, горшки не убрали? Несмотря на категорическое распоряжение райкомхоза? А?
— Но мы…
— Но мы, но вы… Зафиксируйте нарушение, — бросил я через плечо Александру Анатольевичу. — И по соседнему балкону тоже. Будем вызывать в жилкомхозтрест и штрафовать. Нещадно! Сколько можно предупреждать, в самом деле. А если штраф не возымеет действие — расселять!
— Но мы действительно не знали… — Насчет того, что не знали, это вы комиссии жилтрестнадзора расскажете. Если они слушать будут. Какая у вас квартира?
— Шестьдесят седьмая…
— А нам куда дальше? — озадаченно спросил я и сам себе ответил: — В шестьдесят девятую. Все. Получите повестку — явитесь по указанному адресу. Деньги с собой сразу брать не надо,
— Какие деньги?
— На штраф деньги. Согласно распоряжению начальника коммунхоза…
— Мы уберем. Мы не знали. Мы обязательно, — поскуливали, сопровождая неожиданно нагрянувшую с балкона комиссию к входной двери недисциплинированные жильцы.
— Уберете?
— Конечно, уберем. Сегодня же! Сейчас же!
— Ну смотрите. В последний раз. Беру на свою ответственность. Шестьдесят седьмую можете вычеркнуть.
— Спасибо вам.
— Да ладно. Не за что. Если уберете…
Хорошие у нас люди. Душевные. И тем очень удобные в обращении. К ним не спросясь в квартиру вломишься, на них же в три этажа наорешь, и они же перед тобой за это оправдываться станут! На цивилизованном Западе, говорят, с этим делом не так благополучно обстоит. Их законопослушные граждане в чужака, нарушившего границы частной собственности, сразу палят из всех имеющихся в наличии стволов. Так что он про те горшки даже слова сказать не успевает.