Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
Шрифт:
Хэнк подумал, что последний раз он ездил по таким дорогам во Вьетнаме. Только было не промозгло-холодно, а душно-мокро. Но так же противно.
В середине ночи Лембит разговорился. Открыл рот и сообщил:
– Приехали. Сейчас будет погранконтроль…
Долго стояли в очереди. Лембит взял у Хэнка паспорт, достал свои документы, в права вложил двадцатку – протянул в окно таможеннику, купюра испарилась, документы вернулись назад, и они въехали в Россию.
«Знал бы этот самый Харрис, где путешествует живущий теперь отдельно от него паспорт», – подумал Хэнк.
Никаких перемен по сравнению с Независимой Украиной на земле России Хэнк не обнаружил. Редкие тусклые желтые огоньки по сторонам, безвидность, индустриальные трущобы. Хэнк ориентировался только по иероглифическому языку дорожных знаков – этому замечательному эсперанто водителей во всем мире.
В машине было тепло и уютно. Расслабляла, убаюкивала музыка из приемника, еле слышно подсвистывал Лембит, мягко перемигивались огоньки на щите. Хэнк, прикрыв глаза, покачивался в полудреме, думал, что это похоже на прилет на чужую планету. Ничего нет позади, все, что происходит сейчас, – неповторимо, и совсем неизвестно, что будет завтра. Капсула текущего мгновения закрыта. Она отсечена от вчера и завтра. Почти неосязаемое мгновение между всем, чего уже нет, и тем, чего еще не было. «Раз мы все смертны, – раздумывал Хэнк, – любая цель бессмысленна для неверящих в загробную жизнь. Я в нее не верю, и скорее всего великий акт отмщения сбросит меня в пустоту. Но я проживу свою жизнь так, как я хочу. Моя воля заставит тысячи людей жить и умереть так, как я считаю правильным. Ведь, в конце-то концов, раз все мы когда-то умрем, то я просто сдвину для них календарь. Велика печаль!»
Под утро они подъезжали к Москве. Занимался тусклый безвидный рассвет.
Неожиданно для самого себя, как-то на уровне вздоха, Хэнк сказал вслух:
– Господи, какая бедность…
Эстонец равнодушно кивнул:
– Великий канцлер Отто фон Бисмарк говорил, что у славян ослаблено чувство собственности – от этого они склонны к расточительности и воровству…
– Занятно, – хмыкнул Хэнк. – Но за век народ мог измениться…
– Никогда! – отрезал чухонский лорд. – В России никогда ничего не изменится. Это невозможно.
– Почему?
– Для этого Россия должна проиграть большую войну. Не Афганистан, не Чечня! Сокрушительный разгром – как в сорок пятом было ликвидировано гитлеровское государство… – невозмутимо преподавал Лембит.
– Но без мировой ядерной войны это невозможно, а тогда погибнут все, кроме китайцев, – напомнил Хэнк.
– В том-то и дело! Исторический пат – у мира нет игры, поэтому здесь всегда будут нищета, дикость и оголтелое воровство…
– И других альтернатив нет? – из любопытства подначивал Хэнк.
– Нет, – заверил категорически Лембит. – Российский народ может спасти только оккупация чужеземцами. Русские не должны управлять своим народом – они постоянно нацелены грабить и унижать своих людей…
– Невеселую вы нарисовали картину, – сказал Хэнк.
– А я сам человек невеселый, –
Этот ненормальный эстонец нравился Хэнку – такой парень и в его делах может сгодиться.
– Похоже, вы жили в Европе? – осторожно спросил Хэнк.
– В некотором роде… – сдержанно ответил Лембит, молчал километров пять пути, потом неожиданно добавил: – Я три года служил во Французском иностранном легионе…
Вон оно что! Надо бы к нему внимательно присмотреться.
На въезде на большой хайвей, видимо, опоясывающий город, был установлен не то какой-то пышный памятник, не то мемориал, не то рекламный биллборд.
– Что там написано? – поинтересовался Хэнк.
– Это памятный знак – «Дорожной отрасли России 250 лет!».
Хэнк вспомнил чудовищную дорогу, которую они одолели ночью:
– Кажется, дорожная отрасль и дороги существуют в России совершенно отдельно…
– В России все отрасли власти существуют отдельно от реальной жизни… – сказал Лембит и нырнул в свой эстонский омут молчания.
Куда-то свернули, ехали по хорошему гладкому асфальту через лес, больше похожий на парк, притормозили около огромных железных ворот с электроприводом. Лембит помигал вахтеру фарами, тот выскочил из будки, утирая руками рот, внимательно рассмотрел карточку Лембита, оглядел их самих, нажал пульт, и ворота разъехались.
Плавный полукруг подъездной дорожки упирался в подъезд огромного красного кирпичного дома. Но прежде чем машина затормозила, растворилась дорогая полированная дверь в медном наборе, и навстречу Хэнку появились Монька и маленький человечек, почти карлик, сухонький, желтоватый, с острым резким лицом. Он протянул Хэнку сухую жесткую лапку и с неожиданной силой крепко пожал руку.
– Ну что ж, я очень рад вас видеть. Дожидаемся вас давно. Я – генерал Петр Джангиров…
53. НЬЮ-ЙОРК. ПОЛИС ПЛАЗА, 1. СТИВЕН ПОЛК
Обезглавленное тело Дриста нашли почти сразу – в холодильной камере на кухне. Расспрашивать было пока некого, персонал ушел полчаса назад.
Полицейская круговерть бушевала, Полк давал поручения, Джордан гонял детективов, суетились все вместе, и Полк непрерывно раздумывал над тем, что обозначает такое убийство. Конечно, это не просто акт мести и не обычная брайтонская разборка. Это вызов. Его пытались напугать? Или сделать блатную «смасть»?
Кровоподтеки и ссадины на теле Дриста печально свидетельствовали о том, что его перед смертью долго били. Наверняка его начали бить задолго до того, как он позвонил Полку и оставил запись на автоответчике. Конечно, он рассказал своим мучителям все.
Двигаясь вместе со всеми в ожесточенной истерии первоначального розыска «хот-трэйс», одновременно Полк внутренне стоял на месте. Душевно замерз. Он знал – сейчас они традиционными методами полевого розыска не найдут никаких концов. Нужна догадка, идея, сокращенный прыжок сознания или очень ценная информация со стороны. Только тогда можно будет выйти на этих живорезов.