Дивизия цвета хаки
Шрифт:
В отеле мое воображение поразила ванная комната и туалет. В ванной была масса каких-то крючков, никелированных загогулин и штырьков на стенах. Назначения их наш революционный гид не знал. Ванна была просторной, как советское «зало». А туалет поверг меня в смущение. Мало того, что унитаз имел вид иномарки, так еще в сортире был телефон, холодильник и телевизор.
– А это зачем?
– Ну, вдруг человеку скучно будет или попить захочется.
Здесь же я впервые в жизни увидел в натуре биде.
О, б... загнивающее общество!
Грязный, отсталый Афганистан!
Страна, в которой нищие спокойно ездили себе на заработки по всему свету. Поработав мусорщиками в Эмиратах, они открывали
Поездка обошлась без последствий. Никому до меня дела не было. Слава богу, и в редакции ничего не случилось. Махно запросился дней на десять в Союз. Стояла середина июля, самое время для коротких отпусков по семейным обстоятельствам. Игнатов, да продлятся его дни, был лоялен: отпускаешь, начальник? Сам справишься? Ну и давай! Этот полковник знал толк в управлении. Сегодня я это понимаю.
Ровные дни
Дни пошли ровные. Выскочил пару раз с агитотрядом в совершенно традиционные поездки. В одном из кишлаков, где сидел крупный отряд самообороны, так отманеврировали броней, что Мишка Новиков, чтобы выехать, должен был бросить катковый минный трал. Да не страшно! С той железки особо много не снимешь. А танков у «мудофинов» не было. Однако когда через неделю под страхом трибунала Мишке пришлось этот плуг забирать, то он уже изрядно полегчал. Ну, это сущий анекдот. А внутри кишлака, куда мы въехали по узкой заминированной перемычке через два широких арыка, мы увидели очень боеспособное, агрессивное войско.
Щеки они надували не по нашему поводу. Очень не ладили с местной революционной властью. А нас поместили в центр кишлачной площади, выставили вокруг на крышах охрану (два пулемета КПВТ, мать твою... на треногах), и пошли танцы. Вот то самое подпрыгивание по кругу с монотонным рокотом барабанов я видел еще за двенадцать лет до Чечни. Оружие моджахеды складывали внутрь круга. И уходили в транс. А главный их Боян что-то древнее выкрикивал. Я разобрал одно слово – «Малалай». Это знакомо – афганская Жанна д’Арк. А остальное даже переводчик не понял. Песня была старинная, пуштунская. И кишлак был пуштунский, племени аликзай.
А потом костры задымились. Баран, шурпа, плов. Вот-вот поедим свежатины. Тем более что и сами отдарились мукой. У афганцев был такой обычай: они из нашей же муки быстро пекли лепешки и угощали нас, показывая, что это из подарков, что в дело пошло! Но тут, вместо плова, ангел смерти махнул крылом. На въезде в кишлачок грянула автоматная пальба. И в секунду мы оказались в кольце из стволов. Лица вокруг жесткие, равнодушные... Что делать? Кто стреляет? Я автомат свой отложил на броню. Закурил. Отвернувшись, сказал водителю, чтобы в броню не лез – сожгут. Вот такая пауза минут пять. Потом на площадь привели двух потрепанных афганских вояк. Один – полковник царандоя (милиции афганской) возмущался, наверное, потому, что погон ему уже оторвали. Я только молил бога, чтобы заваруха там, на окраине, прекратилась. Там стоял танк, две БМП с разведчиками. Но пока они доберутся по лабиринту кривых тропок... Мы на бронике минут тридцать ерзали, пока въехали на этот майдан. Но стрельба стихла.
Не поели мы плова! Этот афганский милицейский мудак решил идти к нам на помощь. Его тут только и ждали. От смерти в этот раз он спасся, а не мы. Это нам был подарок – его жизнь. Так сказал командир самооборонцев. На выезде из кишлака мы застали славную картину. Наши стволы были повернуты в сторону афганской милиции. Разведчики быстро сообразили, где друзья, а где враги.
Наби Акрамов
По зыбкой, чавкающей тропе, тростник стеною с двух сторон, я иду за жилистым смуглым лейтенантом. У него повадки рыси.
Бойцы у Акрамова никакие не отборные. Обычные мотострелки. Но они берут пример с командира. Он умен, смел, честен и не жесток без необходимости. Он – таджик и чувствует эту войну кровью, генами. С такого командира можно брать пример. Все «преимущества» Наби перед солдатами в его ответственности.
Начинались «прогулки» с Акрамовым так. К вечеру на броне взвод (группу) подбрасывали к опорному пункту. Там, в закопченных хижинах, решалось окончательно, куда лучше идти, кто и чем прикроет, где ждать бронегруппу, как держать связь с «зелеными», чтобы не перебить друг друга. Потом привозили очередного афганского «Сусанина». С наводчиком также обсуждался маршрут, уточнялись особенности. Акрамов в отношении этих «революционных иуд» был крайне недоверчив. Бойцу, идущему за наводчиком, отдавал приказ: если попадем в засаду – наводчику первая пуля. Это условие доводилось и до «Сусанина». Некоторые из них настолько оборзели, что настаивали на получении оружия. Вместо этого они получали подробный обыск до необъятной мотни и ниже, зуботычину или подзатыльник. Но я могу понять этих проводников: на тропе войны вообще хреново, а без оружия вдвойне. Вроде как на балу без штанов.
Ходили по окраинам кишлаков, к местам, где предполагалась ночевка моджахедов, или «заседание исламского контингента», или зачистка кишлака с одновременным призывом в армию и фильтрацией. Но этим уже конкретно занимались афганские войска.
Очень мешали собаки. Они почему-то крутились именно на огородах. Их пытались бить из автоматов с ПБС. Это иногда удавалось. Но перед смертью собака издавала в ночной тишине такой страшный визг, а если была ранена, то даже дураку становилось понятно: на задах кишлачных появился более серьезный хищник.
Наби не любил лишней стрельбы, не обвешивался оружием. Два раза мне доводилось вести огонь рядом с ним. Оба случая запомнились по совершенно невоенным обстоятельствам, как та саламандра у Бенвенуто Челлини, когда папаша треснул его по затылку. Помни, подлец! Когда еще огненное чудо узришь?
Мужики афганские бежали из кишлака, обложенного нами, через речку, держась за канат от бывшего парома. Висели на нем в предрассветной серости, как уточки и зайчики в тире – только снимай. А чего бегут, если невиновны? С нашей стороны прозвучали в запале одна-две короткие очереди. Акрамов дал приказ: «Не стрелять». Это трудно понять тому, кто не был в подобной ситуации. Но бойцы приказ выполнили. «Они беззащитны», – только и сказал лейтенант.
Другой раз кишлак огрызнулся плотным и метким огнем. Мы залегли в рисовой чеке – хорошо сухой. Ближе к дороге переполз пулеметчик. Пули так нахально посвистывали, что Акрамов несколько раз озабоченно повторил: «Плохо... Очень плохо». Потом стрельба стихла. Но чем черт не шутит! Прежде чем идти вперед, решили пробить пулеметом дорогу и кусты. А пулеметчик – заснул! На крики не реагирует. Кинуть нечем – одни комки земляные. Подняться – тоже не по делу. Ползти – далеко и грязно. Наконец кто-то из бойцов попал приличным комком глины по голове этой афганской «Анке-пулеметчице». Спросонья он дал такую очередь, что пулемет заклинило...