Длинные руки нейтралитета

Иванов Михаил

– Еще в то же место!

Из рва знатно фукнуло дымом и полыхнуло пламенем.

– Никак в бочку с порохом попало?
– мимолетно удивился комендор и подал знак на смещение прицела по горизонту.

– Не прошла грана-а-а-ата!

Комендор пожелал противнику ряд неудачных сексуальных приключений. И поднял левую руку с сигналом 'Уменьшить дистанцию'. Командир гранатомета надеялся взрывом уменьшить высоту бруствера.

Смирнов

чуть-чуть опоздал. Бомба жахнула. Многим матросам в цепочке показалось, что это случилось прямо перед щитом; на самом деле взрыв произошел много дальше. По щиту ударило так, что гранатомет дернулся. Но ругань матросов не перекрыла по громкости грохот обстрела.

– Гранатомет сдвигнуло!
– возопил Смирнов.
– Еще раз пристреляться надо!

Следующие пять минут гранатомету и прислуге удивительно везло. Наводчик быстро, но без спешки дал два пристрелочных и нащупал дистанцию. Очередная граната вырыла целую брешь в бруствере.

– Вот они, орудия!
– взвыл Максимушкин, одновременно указывая на необходимость перенесения огня в глубину. Он опоздал. Соседи-пушкари тоже увидели цель и не преминули сосредоточить на ней огонь чуть ли не шести орудий. Результат не замедлил сказаться. Позже артиллеристы, напыжившись, утверждали, что попали ядром прямехонько во вражью пушку, но это было неправдой. Ядра всего лишь взрыли землю рядом, в результате тяжелое орудие накренилось и опрокинулось.

– Смирнов, что ж ты творишь, храпоидол, мать-недомать!!!

У командира гранатомета были основания для недовольства. Наводчик ухитрился попасть в очередную точку на валу лишь с шестой гранаты.

– Опять наклонило нас, настройки сбились, - отлаялся Смирнов и предположил, что неприятель вступил в противоестественные отношения с вверенным ему (Смирнову) механизмом.

Не прошло и двух минут, как соседи-артиллеристы довернули свои орудия на вновь образовавшуюся прореху. Били русские пушки вполне метко. Но и англичане не зевали. Появились первые потери.

При прямом попадании ядра человек не выживает. Но таковых пока что почти и не было. Зато хватало пострадавших от чугунных и каменных осколков, да и контуженных было изрядно. Не обошли они и прислугу гранатомета.

– Братцы, выручайте! Попали в меня!

Максимушкин на мгновение отвлекся. Подносчик Прямилин сидел на земле, держась за ногу. Сквозь пальцы пробивалась кровь.

– Знамов, перетяни да помоги дохромать до телег, там отвезут в госпиталь. Лови, браток! Но только два глотка, оставь товарищам!

И рука Максимушкина, привычная к выброскам [12] , ловко переправила флягу с хлебным вином пострадавшему. Тот поймал ее одной рукой (второй он опирался о землю), отхлебнул предписанное количество, хекнул и передал флягу Самсонову. Тот отставил заветный сосуд в сторонку, тщательно замотал рану полотняной лентой (ее раздали по настоянию Марьи Захаровны) и лишь после этого пустил флягу в обратный полет.

Тем временем слово подал картечник Писаренко -

мрачноватый, неулыбчивый, молчаливый казак с двумя заметными шрамами на левой щеке (это была память о не слишком удачном поиске, когда вместо захвата пленного едва-едва удалось унести ноги). Он чуть приподнял голову и зорко вгляделся в прорехи на валу.

12

тонкий трос длиной 30-50 м с грузом на одном конце, применяется для подачи швартовых концов на другое судно или на причал вручную.

– Тимофей, а ведь могу попробовать достать их.

Обращение вышло чуть фамильярным, но казак был не членом команды 'Морского дракона', а лишь прикомандированным. Впрочем, ответ содержал долю уважения:

– Что ж, Данило, пробуй по левой дырке в заборе, вон там оне крутятся.

Казак еще раз пригляделся, повернул ствол и нажал на спуск. Скорострелка отозвалась звонким дудуканием.

– Двоим прилетело, - хладнокровно отметил стрелок, - за третьего не скажу, мог и сам залечь.

– Сколько потратил?
– деловито спросил комендор.

– Почти весь магазин ушел.

– Многовато...
– в грохоте боя эти слова явно не был услышаны.

Комендор добавил силы в голос:

– Эй, Данило, прибереги пока пули, они нам, чую, пригодятся.

Никто на редуте, включая Максимушкина, не видел, как накапливаются турецкие пехотинцы в ходах сообщения. Правда, их строй можно было разглядеть в отдалении (версты полторы), но оценить количество не представлялось возможным. И все же комендор предполагал атаку возможной. То же самое было в мыслях всех остальных защитников редута. Прибежал бледный гонец от соседей-пушкарей:

– Братцы, со зарядами у нас скверно! Не подведите!

– Что, порох кончился?

– Пороху хватит, ядра почти все ушли.

– Картечь-то хоть осталась?

– Ее-то и не тратили. Считай, вся целехонька.

– Ничё, подкинем жару-пару!

Бомбардировка Волынского редута длилась до вечера. Уже потом Мариэла вслух удивилась, что контуженных в ее распоряжение поступило в тот день как бы не больше, чем раненых.

А почти на закате начался штурм.

Закатное солнце чуть проглядывало сквозь тучи, но даже при неярком освещении отчетливо сверкали штыки и ятаганы. В атаку шли самые упорные, самые стойкие, самые отборные части.

На редуте защитники перекрикивали грохот взрывов (пушечный обстрел хоть и ослаб, но не прекратился):

– Картечью заряжай!

– Данило, крой, как готов будешь!

– Подавай! Подавай!! Руками работай!!!