Для читателя-современника (Статьи и исследования)
Шрифт:
И дни в проклятьях, и ночи в страхе
Вплоть до самого часа атаки по гнилому болоту,
Вслед за знаменем,
Когда я упал с простреленным брюхом.
Теперь реет знамя над моей могилой в Спун-Ривер.
Знамя! Знамя!
ДЭЙЗИ ФРЭЗЕР
Кто скажет про редактора Уэдона,
Что он внес в городскую казну хоть цент из того,
Что получил за поддержку кандидатов на выборах;
Или за рекламирование консервной фабрики.
Чтобы залучить акционеров;
Или за сокрытие правды о банке
Накануне
Кто скажет про городского судью,
Что он помог кому-нибудь, кроме железной дороги
Или банкиров? А достопочтенный Пийт
и достопочтенный Сибли
Дали они хоть цент из того, что заработали своим молчаньем
Или поддакиваньем мнению тузов
При постройке водопровода?
А я, Дэйзи Фрэзер, которую сопровождали
По улицам смешки и улыбки,
И покашливанья, и возгласы: "Смотри, вот она",
Никогда не уходила из камеры судьи Арнетта,
Не внеся десяти долларов и судебные издержки
В школьный фонд Спун-Ривер.
Литература еще не способна была дать четкий анализ происходящего и наметить новые пути. И все же, несмотря на слепоту радикалов, поток радикально-демократических обличений, с которыми перекликалась книга Мастерса, сыграл свою положительную роль. Похоже было, что на теле американской демократии вскрылся злокачественный нарыв, который уже раз прорывался в конце XIX века в творчестве так называемых "разгребателей грязи", затем снова затянулся и снова лопнул, сигнализируя сепсис, стойкое отравление организма.
Не говоря уже о большом успехе "Антологии Спун-Ривер", влияние ее можно отметить также в творчестве Шервуда Андерсона, Драйзера, даже в серии бостонских портретов Т. С. Элиота.
Четвертый поэт "Большой пятерки" - Роберт Фрост - избрал своей основной темой быт и природу умирающей земли, приглушенные и скромные трагедии теснимой и разоряемой городом деревни Восточных штатов.
Фрост, как и Сэндберг, ближе других поэтов стоит к народу.
По форме, по спокойному течению традиционного белого стиха его лучшие вещи - это отголоски деревенской идиллии, столь привычной у английских поэтов-реалистов, но тон Фроста обычно таков, что их можно назвать только "трагическими идиллиями". "Одиночество, молчаливое медленное самоубийство, острые психические расстройства, неудачи" - вот что кроется за деревенскими идиллиями Фроста. Основной тон их - это угрюмый "ужас под сурдинку".
Наконец, последний из "Пятерки" - Вэчел Линдзи - шел своим своеобразным путем, он внес в американскую поэзию темы и ритмы негритянского фольклора и кипучей, шумливой американской жизни.
СИМОН ЛЕГРИ
(Негритянская проповедь)
Симон Легри был очень богат.
На полях лучший хлопок, при доме сад.
И резвые кони, и тучный скот,
И свора гончих у крепких ворот.
В кладовой у Легри чего только нет:
Колдовские книги, мешки монет
И
И все-таки он пошел к черту.
На медных пуговицах сюртук,
Плеть в кармане кожаных брюк,
Бычья шея, и клинышком вниз
Бородки козлиной клок повис.
Как кровь рубашка, и страшный рык,
И в пасти зловонной единственный клык.
Он негра замучит, другому грозит
Такой у Симона был аппетит.
Работой морил он бедных людей,
Кулаком сокрушил он немало костей,
Был он, наверное, чародей,
И все-таки пошел к черту.
Иной раз ночью не снимал он сапог,
Чтоб за беглым спешить, чуть заслышит рог.
И все-таки пошел к черту.
Насмерть замученный Дядя Том
В последний свой миг молился о нем
И, умирая, вознесся от зла
Туда, где Ева в блаженстве жила.
А Симон Легри стоял внизу
И, злобствуя, скалил единственный зуб.
И пошел в ад к черту.
Пробежал поспешно пустым двором,
Вошел в свой большой, богатый дом
И буркнул: "Подох - и наплевать".
Пес навстречу ему, стал хвостом вилять,
Он пса отшвырнул и взял фонарь,
Дернул кольцо, нащупал ступень,
Спустился в погреб, сдвинул ларь,
И пошел в ад к черту.
Фонарь погас, он швырнул его прочь.
Симон Легри спускался всю ночь.
Симон Легри спускался весь день
В ад, в ад, к черту.
Наконец дошел он до адских ворот,
В аду половина умерших живет.
В аду на троне сам Вельзевул
Грыз ветчинную кость и громко рыгнул.
А Симон Легри, заносчив и горд,
Ему крикнул: "Здравствуйте, мистер Черт!
Как видно, в яствах вы знаете толк.
С костью такой не управится волк,
А у вас вон какой хруст и щелк.
Позвольте ж и мне присесть к столу
Отведать огонь и марсалу,
Кровь и кипящую смолу".
И Сатана сказал Легри:
"Мне нравятся, Симон, речи твои.
Садись и со мною трон раздели
И давай пировать и резвиться".
И сидят они рядом, зубами скрипят,
Бранятся отчаянно и вопят.
Они в кости играют и карты тасуют,
И перед Симоном Черт пасует.
А Симон Легри, нагл и груб,
Ест огонь и пьет марсалу,
Кровь и кипящую смолу
В аду с мистером Чертом;
В аду с мистером Чертом;
В аду с мистером Чертом.
Вэчел Линдзи был страстный проповедник красоты, темпераментный политический поэт, откликавшийся на политическую злобу дня искренними, но наивными восхвалениями или проклятиями. Этот американский Честертон видел красоту и спасение от всех зол в возврате к идиллии мелкобуржуазной деревни. Свои сатиры и проклятия он направлял против дельцов и капиталистов, изуродовавших и разграбивших землю. Неспособный стать пророком, он сошел на роль шута, но в конце концов не вынес этой роли и покончил с собой.