«Для сердца нужно верить» (Круг гения). Пушкин
Шрифт:
В Екатеринославе из-за горячки, не вовремя подхваченной, он, чего доброго, и в самом деле мог пропасть. Лихорадка косила направо-налево.
Раевские подъехали и нашли его в раскидистом, утопающем в летних дождях городе как нельзя более кстати. А потом, во всё время пребывания на Кавказе, он и думать забыл о том давнем страхе перед выброшенностью из привычной жизни. Хотя Кавказ был ещё более далёкой окраиной, чем эта Таврида, потёмкинская земля. Но Кавказ кипел. Всё там было в действии, всюду мужество имело случай проверить самое себя. Захолустьем на Кавказе и не пахло. Очевидно, потому, что пахло порохом?
Жизнь в любых проявлениях захватывала его. Боялся он только оцепенения. «Забвенью брошенный дворец» — это из оды «Вольность». Всё, что он видел перед собой сейчас, было как бы брошено забвенью. Сегодняшний день города и горожан подлежал забвенью, похожий наверняка на вчерашний и завтрашний...
Его охватило чувство, будто он может в самом прямом смысле слова затеряться здесь, в Керчи. Отстать от Раевских, быть забытым, раствориться в мягком прахе немощёных улиц. На Кавказе, где была реальная опасность, реальная близость военной смерти, он ни разу не испытал страха. Только восторг вдохновенья.
Не за тем
Он оглянулся. Раевские были совсем близко. Ему опять удалось перехватить озабоченный взгляд генерала. Его заботили не только тяготы путешествия. Частное — безопасность и удобство передвижения — тоже занимало его. С ним ехали женщины, молоденькие девушки, он был внимательный отец семейства. Но ещё он был государственный человек.
Он относился к людям, которые складывали государство. В то время в России было много генералов. Впрочем, в пересчёте на душу населения, возможно, не больше, чем в любое другое время. Но генералы решали всё или почти всё. Именно генералы определяли, как ни странно, нравственный климат общества. Генералом был Аракчеев, но генералом же был Михаил Фёдорович Орлов [10] . Генералами были Инзов и Воронцов, столь разные начальники Пушкина во время южной ссылки [11] . Генералом был Сергей Волконский, будущий зять Раевского, будущий декабрист и вообще человек необыкновенных душевных качеств [12] . Но генералом был и Бенкендорф [13] , о котором позже: в описываемое время он ещё не имел печальной славы всероссийского соглядатая. Он был ещё только храбрым боевым офицером, награждённым оружием с бриллиантами, верноподданным российского монарха.
10
Генералом был Аракчеев, но генералом же был Михаил Фёдорович Орлов. — Аракчеев Алексей Андреевич (1769—1834) — русский государственный деятель, граф, генерал, всесильный временщик при Александре I. С 1808 г. военный министр, с 1810 г. председатель военного департамента Государственного совета. В 1815 — 1825 гг. фактически руководитель государства. С его именем связана политика крайней реакции, полицейского деспотизма, палочная дисциплина и муштра в армии, жестокое подавление народного недовольства. Орлов Михаил Фёдорович (1788—1842) — участник Отечественной войны 1812 г., генерал-майор; в 1820 — 1823 гг. командир 16-й пехотной дивизии в Кишинёве. Член литературного общества «Арзамас», член Союза благоденствия. Привлекался по делу декабристов, но не был осуждён (благодаря заступничеству брата, А. Ф. Орлова), а сослан под надзор полиции в Калужскую губернию. Был женат на дочери генерала Раевского Екатерине Николаевне. Знакомство Пушкина с Орловым началось в Петербурге, в «Арзамасе» и литературных кругах в 1817 г., и продолжалось многие годы. Общались они и во время южной ссылки поэта — в Кишинёве, Каменке, Одессе.
11
Генералами были Инзов и Воронцов, столь разные начальники Пушкина во время южной ссылки, — Воронцов Михаил Семёнович (1782—1856) — граф; участник Отечественной войны 1812 г.; новороссийский генерал-губернатор и полномочный наместник Бессарабской области (с 1823); впоследствии — главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом и наместник Кавказа, генерал-фельдмаршал, светлейший князь. Поначалу Воронцов принял поэта очень ласково. Пушкин часто бывал в его доме, пользовался его библиотекой, общался с ним в одесском светском обществе. К началу 1824 г. их отношения стали портиться, чему причиной явилось увлечение поэта его женой, Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой, а также козни А. Н. Раевского, также увлечённого графиней. Кроме того, по отзывам некоторых современников, Воронцов был человеком неискренним, двуличным, каковые черты оттолкнули в конце концов от него Пушкина. Свою неприязнь к Воронцову поэт выразил в эпиграммах «Полу-милорд, полу-купец...», «Сказали раз царю, что наконец...», «Певец Давид был ростом мал...» (1824). По настоянию Воронцова Пушкин а 1824 г. был исключён со службы и отправлен в ссылку в Михайловское.
12
Генералом был Сергей Волконский, будущий зять Раевского... — Волконский Сергей Григорьевич (1788—1865) — князь; участник Отечественной войны 1812 г., генерал-майор. Один из руководителей Южного общества. Приговорён к 20 годам каторги. С 1820 г. муж Марии Николаевны Раевской, дочери генерала Раевского (см. коммент. № 2). Знаком с Пушкиным о 1820 г. Есть свидетельства, что ему было поручено принять Пушкина в Южное общество.
13
Но генералом был и Бенкендорф... — Бенкендорф Александр Христофорович (1783—1844) — граф; русский государственный деятель, генерал от кавалерии. Участник подавления восстания 14 декабря 1825 г. С 1826 г. шеф корпуса жандармов и начальник III отделения е. и. в. канцелярии. После вызова Пушкина из ссылки в Москву и аудиенции у Николая I в сентябре 1826 г, стал посредником в сношениях царя с поэтом. С тех пор началось их личное общение с Пушкиным и многолетняя официальная переписка.
Список можно было бы продолжить, но ограничимся. Генералы Ермолов [14] , Инзов, Раевский — люди примерно одного возраста, одного поколения — определяли пределы государства и его славу своими воинскими подвигами. Личная смелость их вызывала восторг и воспевалась поэтами, но они были и стратегами и людьми, мыслящими в государственных масштабах. И ещё одно общее: они были симпатичны декабристам, на их безусловный авторитет те надеялись опереться в своё время. Авторитет обусловливался приложением ко всем их действиям формулы: «в интересах России».
14
Ермолов Алексей Петрович (1777—1861) — военный и государственный деятель, главнокомандующий Грузией, генерал от инфантерии. С 1827 г. в отставке.
...О Раевском Пушкину ещё в пятнадцатом году рассказывал Константин Батюшков [15] . Приезжал в Царское за тем, чтоб познакомиться с лицейским Пушкиным (с Василием Львовичем он был дружен) [16] — и о чём же шли разговоры? О поэзии, о наших победах, о Париже.
Батюшков был прелестен. Его кудрявая голова с начёсанными височками, его маленькое, ловко затянутое в мундир тело веселили, и в воображении Пушкина рисовались картины одна заманчивее другой.
15
...О Раевском Пушкину ещё в пятнадцатом году рассказывал Константин Батюшков. — Батюшков Константин Николаевич (1787—1855) — поэт, глава анакреонтического направления в русской лирике. Пушкин видал Батюшкова ещё в московском доме своих родителей, до 1811 г. Личное их знакомство началось в 1815 г., когда Батюшков посетил Пушкина в Царском Селе. В лицейские годы поэт посвятил ему два послания. Позднее Батюшков и Пушкин встретились в литературном обществе «Арзамас», видались на «субботах» у Жуковского, у Олениных и в других домах, Батюшков высоко ценил творчество Пушкина, который, в свою очередь, неоднократно высказывался о творчестве Батюшкова, называя его основателем в русской поэзии «школы гармонической точности», к которой причислял и себя. Последняя их встреча состоялась в 1830 г., когда Пушкин посетил душевнобольного поэта в Грузинах под Москвой. Возможно, это отразилось в стихотворении Пушкина «Не дай мне Бог сойти с ума...».
16
...(с Василием Львовичем он был дружен)... — Пушкин Василий Львович (1766—1830) — дядя А. С. Пушкина, поэт, член литературного общества «Арзамас».
Батюшков шёл по дорожке Царскосельского парка, подбивая опавшие листья, и вся молодцеватость его была вовсе не напоказ, а только потому, что он рассказывал о сражении под Лейпцигом, где пули летали, как пчёлы над майским лугом, и падали от картечи ряды за рядами...
— Но в нём волнения — ни малейшего! Мрачен, без слов — да! Но истинный герой в опасности смертельной, и гренадеры его это знали: велит — в огонь и в воду. Одно слово: Раевский!
Рот Пушкина был полуоткрыт, губы вспухли как бы обидой, он тоже хотел — в огонь и в воду! Невольно, сам не замечая, он повторял движения Батюшкова.
— Вдруг ко мне: Батюшков, посмотри, что у меня! А что говорить долго: рана в грудь, под мундиром не видно, держится в строю, чтоб гренадеры его стояли так, как он стоит. И что главное: ни осанки, ни огня во взгляде не теряет! Истинный римлянин — тут молва и поэты наши ни на грош не прибавили. Каков?
Разгоревшись лицами, они стояли тогда друг против друга, словно запнувшись в изумлении.
— А дальше? — спрашивал Пушкин, и глаза его сияли нетерпением восторга.
— А дальше: ранен жестоко, кровь ручьями, лекарь является прямо под пули, но у генерала за себя волнения ни малейшего. Это я тебе говорю. Я год адъютантом у него был: и спал, и под пулями стоял рядом. Я знаю его: благородство и простодушие — вот он весь. При том осторожен, склонен поступки свои обдумывать с выдержкой. При прямом понятии чести от многого не в свою пользу отказывается. Насчёт сыновей своих, под пули им же самим взятых, говорит: анекдот, и в Петербурге составлен, вами же, господа поэты...
— А было?
— Как не быть! — Батюшков посмотрел на юношу несколько свысока. — Я не присутствовал при том, но зная характер и повадки генерала...
Он теперь переступал с носков на пятки, выражение лица становилось надменным, как если бы ему вдруг отказались поверить...
...Пушкин, однако, всегда, не только в полудетские восторженные года, относился к этому воинскому эпизоду как к действительному. Хотя у него было время уточнить: просто ли в армии или в самом пекле сражения находились сыновья генерала. Александр семнадцати лет и Николай — одиннадцатилетний. О нём сам генерал говорил: «Младший сын собирал в лесу ягоды (он был тогда сущий ребёнок, и пуля прострелила ему панталоны)»... В отклике на «Некрологию генерала от кавалерии Н. Н. Раевского» Пушкин писал: «С удивлением заметили мы непонятное упущение со стороны неизвестного некролога: он не упомянул о двух отроках, приведённых отцом на поля сражений в кровавом 1812 году!.. Отечество того не забыло» («Литературная газета», № 1 за 1830 год).
Автором «Некрологии» был уже упомянутый мной М. Ф. Орлов, один из вождей «Союза благоденствия». Имя его не могло стоять под статьёй. К тому же М. Ф. Орлов тоже, как и Волконский, был зятем генерала. Возможно, он не привёл эпизод с сыновьями Раевского потому, что тот показался ему всё-таки неправдоподобным, отдающим литературой.
...То ли там же на Царскосельских аллеях от Батюшкова, а скорее, уже в Петербурге Пушкин услышал и ещё один рассказ о генерале. Однажды, беседуя наедине, в самом ласковом расположении Александр I спросил будто бы [17] :
17
…Александр I спросил будто бы... — Александр 1 Павлович (1777—1825) — российский император с 1801 г. Старший сын Павла I. См. также коммент. № 59.
— Раевский, хочешь графа?
— Зачем? — будто бы вскинулся не без едкости генерал. — Я и так — Раевский. А средь нынешних: много званых, да мало избранных...
Кто его знает, как понравился такой ответ царю? Пушкину очень понравился. Последнюю фразу он и во время поездки, случалось, бросал генералу, когда общество, которое им приходилось разделять, не вызывало восторгов.
...Ели осётра, запивали белым вином, но тут же без удержу тянулись к привычным наливкам, лица плавились; некий туманец не то умиления перед фигурой генерала, не то праздничного, хвастливого довольства собой поднимался над столом, смешиваясь с горячим паром обильных блюд. Хозяев он настраивал на лад сентиментальный. Изредка и одиноко по красному липу какого-нибудь казачьего ротмистра сползала непривычная слеза.