Для тебя моя кровь
Шрифт:
Состояние моё, в котором я пребывала после допроса балансировало между эйфорией, от прекращения боли, и страхом того, что дверь откроется и вновь в мой чёрный мир ворв ётся следователь. И пусть я уже задыхаюсь от запаха собственной мочи, пусть кишки скручивает от голода, пусть уже целых два дня мои глаза не ощущали света, главное- нет боли, не хлещет кровь из рванных ран. Кстати о ранах, они на удивление, затянулись тонкой корочкой. Откуда эта чудесная регенерация? Да какая разница? Не важно, сейчас больше ничего не важно. Сколько мне осталось жить? Пару дней?
Жёстко зафиксированная на высоком столе под ослепительным светом люминесцентных ламп, я лежала, облепленная множеством присосок. От них тянулись тоненькие разноцветные проводки, присоединённые другим концом к панели со множеством кнопочек.
– Кто ты? – бесстрастно задавал вопрос кругленький розовощёкий следователь с большими торчащими ушами, ни дать ни взять, слонёнок из детского мультика. Он не орал, не сыпал проклятьями, просто выполнял свою работу, выуживал информацию, любыми, доступными способами.
– Синицына Инга Анатольевна, учитель истории, осуждённая за убийство на десять лет, - произносила я, едва шевеля губами.
– Что тебя связывает с вампирами? – задавался следующий вопрос.
– Ничего, - следовал мой ответ.
Ответ слонику не нравился, и он, спокойно нажимал одну из кнопочек на прямоугольной панели. Устало произнося:
– Кишечник.
В животе скручивался тугой узел,
Я кричала от боли, в глазах темнело и сознание начинало ускользать. Но длинноногая докторша в коротеньком, полупрозрачном белом халате, совала мне в нос ватку с нашатырём, и я возвращалась, чтобы после очередного вопроса получить новую порцию боли.
– Откуда у тебя способности вампиров?
– Я не знаю.
– Сердце и сосуды.
В грудной клетке полыхает пожар, мне не хватает воздуха. И хочется уже не быть, не существовать, лишь бы избавиться от этого пламени, пожирающего, беспощадного.
Я умру, я точно умру. В груди прокручивается огненное колесо. Чувствую, как глаза вылезают из орбит, как сдавливает в тисках череп.
– Где находится портал через который они пробрались?
– Я ничего не знаю.
– Кожа, - голос равнодушный, почти усталый и на его фоне мой очередной вопль, безысходный крик раненного, обречённого живого существа, которое осознаёт что оно ещё живо, лишь благодаря боли.
Кожа вздувается и лопается , образуя на теле рванные раны, обнажая мышцы, выпуская кровь.
Тьма вновь накрывает, но и она больше не в силах спасти. Её, такую зыбкую, ненадёжную разгоняют очередной ваткой с нашатырём и ярким светом фонарика. Пытаюсь закрыть глаза, но жёсткие холодные пальцы докторши поднимают веки, и фонарь светит, светит, светит.
–
Слова потеряли всякое значение. Я уже не соображала, где нахожусь, о чём меня спрашивают, кто я? Лишь страдания, которым нет ни конца ни края, лишь желание утонуть во мраке ,исчезнуть, забыться, перестать чувствовать.
Клеёнка, которой обита кушетка, пропиталась моими кровью и потом, ремни, сдерживающие лодыжки и запястья врезаются , и я уже не ощущаю ни ног ни рук.
А если рассказать всё? Если открыть им тайну маленького лесного озера. Нет, я никогда не смогу этого сделать, уничтожить парой слов солнечный жизнерадостный город Далер, справедливую Илву, сурового Гуннара, любопытных весёлых девочек из храма воды, а главное- Вилмара.
Боль не давала связно мыслить, она поглотила, растворила меня в себе. Ярко- синяя стреляющая ослепительной молнией пронзала позвоночник, светло- жёлтая колющая острой иглой впивалась в тело насквозь, жгучая красная накатывала огненной волной.
– Каким экспериментам они тебя подвергли? С какой целью?
– Не надо, прекратите. Вы же человек!
Сознание гасло, язык едва ворочался в пересохшем рту. Я и сама уже не соображала, что говорю, почему оказалась в этом страшном месте и чего от меня хотят.
– Костно-мышечная система, – раздражённо выплёвывает следователь.
Нижние конечности сводит судорогой, натягиваются и с омерзительным треском рвутся сухожилья, кости не выдерживают давления, неестественного напряжения мышц и трещат. Ноги, мои ноги. Я ругала их за короткость, за отсутствие стройности. Да как я смела обижать их? Дура!
Ещё одна, очередная вспышка всеобъемлющей боли. Когда же всё это закончится? Я беззвучно открываю рот, но нет крика. Больше не могу кричать, не могу умирать и возвращаться . Я устала, у меня не осталось сил, меня самой больше не осталось.
– Достаточно, - сквозь черноту, в которой тонет моё сознание, раздаё тся писклявый голосок докторши.
И моё тело, израненное, не способное двигаться, тащат в камеру, прислоняют спиной к стене, покрытой слизью, подвешивают за подмышки к железным скобам, так что подвижными остаются лишь запястья, и закрывают дверь.
Два дня, два чудесных, но в то же время ужасных, ведь меня могут вызвать на допрос в любой момент, я нахожусь в кромешной тьме. Скоро оборвётся нить моей жизни, окончательно, и никто на сей раз мне не поможет.
В коридоре послышались чьи- то шаги, их звук гулко отскакивал от бетонных стен. По моей спине пробежала противная струйка холодного пота, меня затрясло от ужаса. Шаги приближались, и все мои инстинкты оповещали, что идут за мной, но не допрашивать, не пытать. Меня собирались убить. Всё ближе и ближе звук шагов, всё чётче и чётче смрадное дыхание смерти.