Для тебя я восстану из пепла
Шрифт:
– Но шансы неплохие?
Она ничего мне не отвечает. Остаток пути до больницы я провожу с закрытыми глазами. Не могу, не хочу, отказываюсь видеть тяжелое состояние Лады. Не хочу наблюдать, как врачи монотонно обрабатывают раны и ссадины, как постоянно замеряют пульс, как вкалывают одну за другой дозы препаратов. Там, за моими закрытыми веками, я вижу Ладу, здоровую, цветущую, счастливую.
Она лежит на поляне, прямо в сочной зелёной траве, в окружении луговых цветов. Солнце отражается в её глазах. Она так близко,
– Мы приехали, – тихо говорит мне врач. – Вы травмированы? Вам требуется медицинская помощь?
– Нет, спасибо. Я в норме, просто хочу убедиться, что с пострадавшей всё будет в порядке.
Она пожимает плечами и скрывается из виду. На ходу застёгивая куртку, я добегаю до приёмного отделения, издали наблюдая, как Ладу спешно увозят на каталке в недра больницы.
Спрашиваю у смешливой медсестрички, имеется ли у них вендинговый аппарат, но она предлагает налить мне кофе. Я не отказываюсь. Ночь обещает быть длинной.
Примерно в три часа из дверей, за которые увезли Ладу, появляется медсестра. Я поднимаюсь.
– Здравствуйте! Я хотел узнать о состоянии пациентки, которую привезли на скорой. Она сорвалась со скалы…
– Вы её муж? – спрашивает она.
– Нет, – с досадой отвечаю ей. – Я – спасатель, обнаруживший эту женщину.
Лицо медсестры смягчается.
– Надо же, столько лет работаю в больнице, а такое впервые встречаю: чтобы спасатель дожидался окончания операции…
– И всё же? Пожалуйста, скажите, в каком она состоянии.
– Состояние тяжелое, но оперировать закончили двадцать минут назад. У девушки был разрыв селезёнки, произвели ушивание ран в надежде, что удастся сохранить орган. Ушибы почек, печени, лёгких, будут следить за динамикой. Четыре ребра сломаны, ещё в двух незначительные трещины. Небольшое смещение шейного позвонка, не критичное. Сильный ушиб головного мозга в затылочной части, разрыв мягких тканей головы – потребовалось наложить швы. Сейчас пациентка введена в состояние медикаментозной комы и находится в реанимации.
– Спасибо, – отзываюсь я.
Женщина советует:
– Поезжайте домой. Ближайшие три дня станут решающими, если никаких осложнений не будет, её выведут из комы и переведут в обычную палату. Можете оставить на посту свой номер, мы свяжемся с вами, чтобы сообщить о состоянии пациента.
Так я и поступаю. Записываю свой номер и выхожу в ночь. Редкие огни города сопровождают меня всю дорогу до автовокзала, где я сижу остаток ночи, дожидаясь первого автобуса.
С Ладой всё будет хорошо. Теперь я в этом не сомневаюсь. Страхи и паника отходят на второй план, уступая место другим важным вопросам.
***
Последующие три дня заняты рутиной. Ничего не происходит, я безвылазно сижу в посёлке, поэтому у меня выдаётся много времени для размышлений.
В частности, меня занимает следующее: как мне следует вести себя с Ладой теперь, после нашей новой встречи? Понятное дело, что о возвращении в исходную позицию и речи вестись не может, слишком много воды утекло. Но должен ли показывать ей, что до сих пор держу смертельную обиду, что по прошествии времени всё только
От нашего же разговора будет зависеть и многое другое. Например, дадут ли ход делу о покушении на её жизнь. Мой отчёт уже готов, и согласно заключениям упасть самостоятельно она не могла. Но эти знания я пока держу при себе на случай, если сама Лада не захочет поднимать шум, что кажется мне абсолютно невозможным. Но я снова и снова одёргиваю себя: я не знаю её. Никогда не знал. И что творится в её голове, что она решит делать – для меня загадка.
Меня смущает – самую малость, – что я скрываю ото всех наше знакомство, и Лада лежит в больнице безымянной. Ещё больше смущает, что близкие не торопятся её искать. Думаю, поэтому я с завидным упорством молчу и не раскрываю никому её данных. И утешаю себя тем, что стараюсь поступить правильно для её же безопасности. Потом я переложу ответственность на саму девушку. Когда она придёт в себя, сможет решить, что делать в этой ситуации, а пока… Я просто жду, когда она поправится.
Каждый день я звоню в больницу, чтобы справиться о состоянии девушки. Чтобы услышать обнадёживающие новости. Но по телефону мне говорят лишь стандартные фразы: “Состояние стабильно тяжёлое”, “Никаких изменений пока нет”.
На четвёртый день, так и не дождавшись благих вестей, я решаю поехать в больницу сам. И приезжаю как раз вовремя: Ладу выводят из искусственной комы. Я выписываю круги по коридору несколько часов, прежде чем та самая смешливая медсестра из приёмного не зовёт меня.
– Вашу пациентку перевели в обычную палату, – заговорщицки шепчет она. – Девушка ненадолго пришла в себя, но запаниковала, пришлось вкатить ей успокоительное. Она спит.
– Могу я дождаться, пока она проснётся, и навестить её? – испытывая облегчение, спрашиваю у медсестры.
– Не знаю, сколько времени пройдёт до её следующего пробуждения, – закусывает она губу, размышляя, может ли закрыть глаза на явное нарушение больничного распорядка.
– Послушайте, Анна, – бросив быстрый взгляд на бейдж, говорю ей проникновенно, понизив голос до хриплого шёпота. – У нас в поисково-спасательном отряде спасателей, обнаруживших людей на грани жизни и смерти, которых удалось доставить до медиков, благодаря чему они выжили, называют ангелами-хранителями. Эта девушка, считайте, негласно моя подопечная, а я со всей серьёзностью подхожу к выполнению своей работы. Я спасаю людей, а вовсе не собираюсь никому здесь вредить. Ну посмотрите на меня, Анечка, разве я похож на негодяя и подлеца?
Она смущённо хихикает и манит меня пальцем, в подсобке выдаёт мне халат и предлагает оставить куртку здесь же. Я не отказываюсь. Набрасываю на плечи чуть меньшего размера медицинский халат, бахилы, даже мою руки. И она провожает меня в палату Лады.
Она лежит в одноместном боксе – то ли всех после реанимации переводят сначала в одноместную палату, то ли мест больше не было, а может, и вообще по иным причинам, я не знаю. Но тихо вхожу внутрь, устраиваясь на одинокой табуретке напротив койки.