Дмитрий Донской
Шрифт:
Олег нахмурился.
– Ступай.
Но хоромы Олегу хоть и не затейно, а скоро и складно поставили.
Вскоре и по всему пожарищу уже светлели избы, дымились землянки, и людской говор опять потек над крутым берегом города Рязани.
Глава 29
ПОКРОВ
Настал Покров. Надо было бы покормить скотину последним пожинальным снопом. Но в далекую Орду ушел рязанский скот, и в пламени погорели снопы.
Журавли улетели задолго до
Ветер весь день дул с востока, с Орды, – та же примета: жди суровой зимы.
А девушки по всей Руси в этот день молились:
– Батюшко Покров! Покрой землю снежком, а меня молоду – женишком.
Наступили сроки осенних свадеб, и над теплым пеплом Рязани в глухих и темных землянках закипели свадебные каши, загудели венчальные пиры.
Звенели песни, поминая богородицу и Ярилу, и старики за свадебным столом завистливо почесывали бороды, глядя на стыдливое нетерпенье повенчанных, а матери выглядывали за дверь, не лег ли снег: выпадет на Покров снег – добрый знак: молодым он сулит благополучную жизнь.
Кирилл стоял в эту ночь у своих ворот.
Небо над ним чернело зловещей мглой. А по белой земле ветер гнал легкую поземку. Из города долетали голоса, возгласы песен и звонкой девичьей радости.
Кирилл тоскливо вслушивался во тьму. Еще не обсохли землянки, а уж свадьбы поют. А ему – стоять на ветру, слушать далекие пиры да глядеть, как переползают волны снега по буграм окоченелой земли. Так постоял он, отошел от ворот и крикнул:
– Анюта!
И ветер отнес во тьму его тягучий зов. Кирилл прошелся по пустырям. Всюду мело, отовсюду долетали вскрики свадебных песен и причитаний. Никогда так не томил его пустой, неприютный дом.
"Может, в Коломну к Домне сходить? Нет, не то думается".
Невдалеке, меж изгородями, шарахнулась, ляскнув зубами, тень волка.
Кирилл свистнул. Тотчас волк остановился и повыл. Ему откликнулись издалека.
"Подмогу зовет!"
Кирилл вспомнил о доме.
"Как бы вой Андрейшу не напугал".
Не спеша он пошел обратно; ветер бил в лицо сухим, жестким снегом, мешал смотреть. Отворачиваясь от ветра, он видел, как не спеша следом плелся волк.
"Чего пристал?"
Но невдалеке от дома волк взвизгнул и остановился. Кирилл оглянулся на него. Волк стоял, ощетинившись, поводя носом по ветру, и тревожно, негромко скулил.
"Кого чует?"
Кирилл тоже остановился и огляделся. Впереди ничего нельзя было рассмотреть: ветер слепил. Возле своих ворот увидел свежий медвежий след: его еще не успело замести.
Кирилл вынул кинжал и пошел к дому. На ступеньках и на крыльце виднелись по снегу свежие медвежьи следы. Медведь, шатающийся в эту пору, страшен. Кирилл огляделся и вдруг заметил,
Он прислушался. В глубине сеней было темно и тихо.
Тогда, с кинжалом в руке, Кирилл решительно вошел в сени, запер изнутри за собой дверь и остановился.
"Притаился? Оробел?"
Так же быстро он перешагнул сени и рванул дверь в избу. И Кирилл увидел в тусклом свете свечи Андрейшу, сидящего на скамье, и медведя, разлегшегося у его ног. А у печки, прислонившись к ней спиной, скинув на пол шапку и рукавицы, стоял бледный и лохматый человек, дуя на обмерзшие руки. Он ошалело уставился на кинжал и, взвизгивая, вдавился в стену:
– Не надоть!
– Отколи ты, Тимоша?
– С Коломны. – Тимоша сразу отошел.
– Давно?
– Еще не садился, сразу с пути.
– Как же меня-то сыскал?
– Я давно думал, что ты сюда подашься. А теперича, как на пристани спросил, не видали ль человека с кольцом на пальце да борода курчавая, так сразу к тебе путь показали. Открыто живешь.
– А чего таиться?
– Гляди! На Коломне тебя разыскивали.
– Тут не достанут.
– Правда? – Тимоша сразу перестал дуть на руки и повеселел.
– А кто ж достанет? Тут – не Москва.
– Хорошо бы.
– А ты сбежал, что ль?
– Всю дорогу бежал. Ой, батюшки, страх какой!
– А что?
– Да выследили меня. Еле ушел. Гриша-то еще прежде обо мне знал, да молчал до времени. А то вдруг схватили. Я у одного вырвался, а другой Топтыги забоялся – отскочил. Я в переулок да вниз, Топтыга следом. Сам не пойму, как ушел. Ведь что мне теперь будет? Клеймо поставят. А еще что?
Живым-то оставят? Не знаешь?
– Аль смерти боишься?
– А как жа!
– А сам-то убивал!
– То я, а то меня!
Вдруг Андрейша сказал:
– Все равно, дядя, помрешь.
– Ой, что ты! Не надоть!
Кирилл присмотрелся к Тимоше:
– А ты, видать, и впрямь напуган.
– Да нешто врать стану!
– Жрать будешь?
– А в лесу кто ж нас накормит?
– А ты лесом пер?
– Прямиком. Страшно дорогой-то!
Кирилл достал варева, отрезал хлеба; Тимошу кинуло в озноб, руки дрожали, ложка стучала по чашке, расплескивая щи.
– С бараниной! Сытно живешь.
– Ешь, ешь!
– Ты Топтыгу покорми. Его все в сон клонит, да какой тут сон! А ты не бойсь! Хозяин-то навряд ли вернется.
– Какой?
– Да этой-то избы. Она ведь бежецкая.
– Бежецкая. А чего ж ему не вернуться?
– А кому ж он тут будет капусту растить? Народ-то иссяк. Изба – не хоромы: такую-то везде срубит, а землю и там найдет, где народу поболе.
Можешь, спокойно ею володать.
– Ты вон про что! А пущай приходят, я им избу не изломал.