Дмитрий Донской
Шрифт:
— Неужто Богородица своим детям не поможет, неужто не заступится?
— Молиться надо!
Тысячи и тысячи женщин на Руси в едином порыве молились за своих мужей, сыновей, отцов, братьев. Не за себя просили, не за детушек малых, а за них родимых, не зная наверняка, но истосковавшейся душой чувствуя, что нужна помощь. И не домой звали, не просили себя сберечь, поостеречься. Просили постоять, хоть и смертным боем, за всю землю Русскую.
Особо истово молились и в Троицком монастыре в Радонеже. Игумен Сергий не меньше княгини Евдокии почуял, что настала пора биться русским
Весь день 8 сентября 1380 года на Рождество Пресвятой Богородицы Русь страстно молила заступницу помочь своим сыновьям выстоять.
Над Доном и Непрядвой медленно-медленно зарождался новый день. Туман лег такой, что в двух шагах лошадь не увидишь. Местные, что рядом с другими ждали вражину, сжимая кто меч, а кто и просто рогатину, с которой на медведя ходил, качали головами: не помним, мол, такого-то, бывали туманы, но чтоб так!..
Мать-земля точно старалась скрыть, спрятать от врагов своих детей, еще хоть на часок, хоть на минуточку защитить их. Но всему свой срок, стал рассеиваться и этот туман. Как обычно, он исчез вдруг, солнце и ветер сделали свое дело, очистилось и стало синим небо, ярко засветило солнышко.
С другого края поля примчалась разведка: ордынцы на подходе, с часу на час появятся. Мамай не торопится, но вперед выступил, видно, и правда собрался дойти до берега Дона и ждать Ягайлу.
— Ну пусть идет, встретим! — пробормотал Дмитрий Иванович, скрепляя застежку княжеского плаща. Проверил, все ли в порядке, махнул рукой знаменосцу, чтоб следовал со стягом за ним, и двинулся вдоль стоявших наготове полков.
Напряжены были все, вот оно, свершилось! Отступать дальше некуда, ныне битва, страшная, жестокая сеча, из которой кто и вернется… И куда вернется? На красный княжий стяг и лик Спаса на нем смотрели с особой надеждой. Все уже помолились с утра, отстояли заутреню, точно очистились пред Господом, попросили поддержать, чтоб не дрогнула рука, чтоб не ослабла воля.
— Братья мои! — голос князя даже чуть глух от волнения. — Ныне предстоит нам великая сеча, но пути другого нет! Каждый не только свой дом и свою семью защищает, за всю Русь биться станем! А потому нет нам ни пути назад, ни права уступить ордынцу! Об одном прошу: зря жизни не отдавайте, коли придется в сыру землю лечь, так только врагов прежде положив немало!
Он оглядел замолкнувшие вдруг ряды воинов, понимал, что мало их останется к вечеру, если вообще останется. Но говорить этого не мог, не должен. Вдруг обожгла мысль, что если он падет первым, а все увидят, что князь не на коне, что будет? И голос загремел снова:
— Рядом с вами пойду простым ратником, рядом с вами и биться стану, и погибну, если будет на то Господня воля.
Кто-то дотошный сообразил:
— А стяг над кем будет?
— Богатырей у меня много, найду кому доверить! — с удовольствием рассмеялся князь.
Дмитрий, проскакав вдоль всех полков и только скосив взглядом на рощу, в которую ночью под покровом тумана увели свой полк Владимир с Боброком, вернулся к центру. Оглянулся, ища глазами непонятно кого. Вернее, знал, кто нужен, но не сразу решился,
Потом знаком подозвал к себе Михайло Бренка. Когда тот подъехал, князь вдруг принялся снимать с себя плащ, шелом… Изумленный Бренк не мог понять, что делает Дмитрий.
— И ты снимай, меняться будем! — вдруг велел князь.
— Как же это, Дмитрий Иванович? Как я могу надеть княжий шелом, что ты?
— Не можешь, Михайло, а должен. Тяжкую долю я тебе уготовил. В тебя первые стрелы полетят, к тебе первому с мечами бросятся. Готов ли голову сложить, коли Господь так рассудит, за меня?
Сбоку к ним рванулся Микола Вельяминов:
— Дмитрий, дозволь мне! Михайло молод, лучше я!
Старый друг, старший товарищ… Сколько доброго ты сделал, сколько позора перетерпел из-за своего неугомонного брата! Дмитрий со смехом покачал головой:
— Да ты утонешь в моей кольчуге, Микола Васильич! Тонок больно.
— Ну и что, пусть!
— От тебя пользы много будет, ежели сам за себя биться станешь. А Бренка защищай, ему тяжелее всех.
Отвернувшись, пробормотал, точно занятый поручами:
— А мне еще тяжелее его на смерть посылать вместо себя.
Застегивая на себе княжеский плащ, Бренко повернулся к Дмитрию:
— Не посрамлю твоего шелома, князь Дмитрий Иванович! Коли доля мне сгинуть ныне, так и дома бы сгинул, а будет на то божья воля, и в сече выживу!
Дмитрий разделил оруженосцев пополам, поровну себе и Бренку. Михайле Вельяминову подмигнул:
— Помнишь, ты учил меня девок портить?
И тронул коня, пробираясь на какое-то примеченное место посреди простых ратников Большого полка.
Переоделись вовремя, потому как поднявшееся над степью солнышко осветило уже появляющуюся на другом краю поля у Красного холма темную массу. Солнце вставало позади ордынцев, а потому они казались черней, чем были. Зато русские доспехи, вчера начищенные до блеска, сверкали, отражая солнечные лучи во все стороны.
Неизвестно, что там увидели ордынцы, но даже издали было заметно, что они растерялись. То ли разведка сплоховала, то ли вовсе ее не высылали, веря, что Дмитрий с войском по эту сторону Дона не сунется, будет стоять на другом берегу, только темная конная масса сначала приостановила свой бег, а потом и вовсе встала. Задние, видно, напирали, а потому конники скучивались. Наконец остановились вовсе.
Теперь на двух взлобках по разным концам большого поля стояли два войска, которым предстояло биться насмерть.
Дмитрий повернулся к Владимиру Всеволожу:
— Отправь лучников, чтоб разведку близко не подпустили, особенно к роще.
Тот, видно, сразу сообразил:
— Князь Владимир Андреевич с Боброком там?
— Догадливый ты!
Стояли, напряженно вглядываясь вдаль. Что решит Мамай, куда направит первый удар? Хотя, что тут сомневаться, у него и выхода нет. Хорошо поставили свои полки князь Дмитрий Иванович и его воеводы. Слева и справа от русских овраги, туда конникам не сунуться, с одной стороны еще роща. Поле не так широко, чтобы выбирать. А позади русских полков Непрядва, берега болотистые, хотя и высокие.