Дмитрий Самозванец
Шрифт:
Конечно, польский король делал вид, что его глубоко трогают все эти знаки внимания и милости. Однако сочувствие Рима казалось ему слишком платоническим. Между тем Сигизмунд уже нес огромные расходы. Собственные средства его были более чем скромны… Вообще, ему нужны были не слова, а деньги, и притом в большом количестве. Вот почему при всяком свидании с нунцием он настоятельно просил его о материальной помощи. Потом королю пришлось уехать. Тогда за дело принялась супруга.
Несмотря на свое австрийское происхождение, королева Констанция была горячо привязана к своей новой родине. Немудрено, что и поляки платили ей любовью. В лице этой государыни воскресли добродетели ее знаменитой матери Марии Баварской; дочь не уступала своей родительнице ни в упорной энергии, ни в уме. Симонетта скоро убедился, что имеет дело с крупной силой. Королева убеждена была, что папа не откажет Сигизмунду в помощи. Она считала это совершенно неоспоримым; она подчеркивала, что не допускает никаких сомнений на этот счет. При таких условиях к чему же сводилась в ее глазах вся задача? Остается только убедить святейшего отца, что возлюбленный сын его действительно нуждается в поддержке, находясь в критическом положении. Стоило нунцию нерешительно высказать некоторые сомнения, как королева начинала ласково упрекать его в том, что он не беспристрастен. Затем она опять принималась развивать свои доводы. В конце концов, ее речь неизменно заключалась одним и тем же доводом. «Всякому ясно, — говорила королева, — какую огромную важность имеет великая
Но не одна королева Констанция хлопотала о папской субсидии. Не меньше сил тратил на это и маршал Николай Вольский, одно из самых доверенных лиц Сигизмунда. Ему также хотелось так или иначе заставить папу раскошелиться. С этой целью Вольский предпринял поездку в Рим. На приеме у папы он устно изложил Павлу V те мотивы, которые вынудили короля начать войну с Москвой. Он постарался пояснить его святейшеству, на чем основывались притязания Сигизмунда, и почему этот государь надеется па счастливый исход своего дела. Маршал подробно распространялся о великой важности этого предприятия для всего христианского мира вообще и, в частности, для самой Польши. Папа принял Вольского чрезвычайно любезно. Он осыпал его знаками самого милостивого внимания. Передавая ему меч и шлем для вручения Сигизмунду, Павел V, однако, не заикнулся о денежной помощи со своей стороны. Он только обещал воздействовать в этом направлении на Венецию, Флоренцию и отдаленную Лотарингию. Отказ в субсидии был заявлен в такой изысканно любезной форме, что Вольский не оставил своих надежд. Едва успев покинуть Рим, он уже с дороги надоедает папе и кардиналам письмами. Как и королева Констанция, маршал действует по определенному плану. Он прежде всего выдвигает идею промысла. «Перст милосердного Бога виден во всем, что творится, — пишет Вольский Павлу V из Флоренции 15 марта 1610 года. — Недаром столь легко, без пролития крови и, можно сказать, в добровольном порыве всего народа склоняется перед Его Величеством вся Русская держава». Мы знаем, что истерзанная и изнемогающая Россия не в силах была противиться натиску врага. Но Вольский как будто не видел этого. Он патетически изливал свой восторг, говоря о том, как мерами «кротости» было достигнуто трогательное соединение двух славянских народностей. Сделав это изумительное открытие, он уверял, что единственной заботой его является приобщить папу Павла V к великим делам и славе Сигизмунда. Как же этого достигнуть? Очень просто: пусть папа даст польскому королю денег. Вольский приходил в отчаяние при виде того, насколько равнодушно относится глава римской церкви к вопросу своей чести: он не мог понять, как могут христианские государи так мало помнить о благе истинной веры. Лишь одно служило ему утешением. Он был убежден, что тем или другим путем, но владыка поможет святому делу.
Настойчивость Сигизмунда повергала папу и его правительство в великое смущение. Конечно, Павел V не отказывал в своем сочувствии смелым замыслам короля. Мысль о том, что католик завладеет московским престолом, естественно, улыбалась римскому первосвященнику. Папе хотелось лишь, чтобы Польша на свой собственный счет вела всю эту кампанию, не обращаясь за помощью к Ватикану, финансы которого были далеко не в цветущем состоянии. Павел V нередко жаловался, что при своем вступлении на престол он нашел папскую кассу почти совершенно пустой. Помимо того, по его словам, он был кругом в долгах. Главные его доходы поглощала так называемая «турецкая опасность». Приходилось держать Германию и Италию в боевой готовности против ислама. С другой стороны, нельзя было оставить без помощи и Авиньон, которому после убийства Генриха IV, угрожали гугеноты. Отовсюду обращались в Рим с просьбами о денежной помощи. Папа не знал, как выполнить старые свои обязательства. Можно ли было при таких условиях принимать на себя новые?
Прежде всего в Риме попробовали дать понять Сигизмунду, что ему нечего ссылаться на прецеденты. «Стефан Баторий обещал воевать с турками, а не с русскими, — писал кардинал Боргезе нунцию 10 января 1609 года, — вот почему Сикст V оказал ему поддержку и даже прислал королю 25 000 червонцев». Конечно, в данном случае автору этих строк несколько изменяла память. Так или иначе, но Баторий далеко не упускал из виду и Москвы. Но, по правде говоря, Риму было в то время не до истории. Ему нужно было как-нибудь мотивировать свой отказ в субсидии и представить его в более или менее приличной форме. Павел V откровенно признавался, что у него больше искренней готовности помочь Сигизмунду, чем финансовых средств, необходимых для этой цели. За неимением лучшего, он не переставал ободрять короля добрыми пожеланиями и всяческим выражением сочувствия. В том же смысле давались инструкции и нунцию Симонетта; при этом кардинал Боргезе упрашивал его не сдаваться. Таким образом, Краков и Рим твердили каждый свое. Поляки просили денег, а папское правительство отвечало отказом.
В 1611 году эти отношения как будто прерываются. Несомненно, однако, что они скоро возобновились. Это случилось тогда, когда Сигизмунду III пришлось снаряжать в Рим специальное посольство. Король с году на год откладывал это дел. Он знал, что с подобной миссией были связаны весьма значительные расходы. Кода же нунций напоминал королю о его обязанности, Сигизмунд давал ему уклончивый, а порой лукавый ответ. «В качестве посланника я отправлю в Рим каноника», — заявил он однажды. Разумеется, Симонетта вежливо отклонил подобное предложение. В конце концов, в 1613 году на епископа житомирского Павла Волуцкого была формально возложена королем почетная миссия в Рим. При этом вместе с выполнением традиционной формы послу было предписано разрешить некоторые практические задачи. Нескромные друзья выдали тайну данных Волуцкому инструкций: полномочия, которыми он был снабжен, стали известны задолго до его прибытия в Рим. Что касается войны с Москвой, то король во что бы то ни стало желал убедить Павла V в формальной и внутренней правоте своих притязаний. Помимо того, он всячески стремился доказать папе, что с его предприятием связаны интересы высшего порядка. Опасаясь завистников, которые могли в ложном свете представить его намерения, король уверенно заявлял, что защищает правое дело. Невзирая на все препятствия, он решил довести войну до конца; он надеется сломить сопротивление русских и принудить их к заключению мира. Король мягко предупреждал папу, что, может быть, придется сделать некоторые уступки побежденным в области веры. Но, во всяком случае, это будет допущено только для начала; впоследствии, наверное, все это будет покрыто с лихвой новыми победами на той же религиозной почве. Сигизмунд ни словом не упоминал о субсидии со стороны папы. В грамотах Волуцкого король лишь испрашивал разрешения приостановить
Действительно, посол Сигизмунда сумел вернуться к самому важному вопросу своей миссии. Мало того, он успел достигнуть здесь довольно крупных положительных результатов. Уступая желаниям короля, папа охотно согласился на требуемые финансовые льготы. Он этим не ограничился и обратился к богатейшим польским епископам с приглашением по мере сил оказать своему государю необходимую поддержку. В довершение всего, дабы подкрепить свои слова благим примером, Павел V сам пожертвовал королю 40 000 червонцев. 10 августа 1613 года эта сумма была переведена на имя кардинала Монтальто. К сожалению, признательность короля далеко не соответствовала щедрости римского первосвященника. Дело в том, что Волуцкий опять возбудил вопрос о даровании нунцию Рангони кардинальского сана. Как и раньше, папа отказался пойти на это. Такое упорство Павла V настолько обижало Сигизмунда, что за своим горьким чувством он забывал обо всем остальном. Душой его все более и более овладевало раздражение против римского первосвященника. Он настойчиво вновь и вновь рекомендовал папе своего кандидата… Наконец, чтобы прекратить это давление, папа счел необходимым напомнить польскому королю об исключительных знаках внимания, которые уже выпали на его долю со стороны римского престола. При этом Павел V не упустил случая сказать несколько слов и о тех денежных суммах, которые от него лично или при его посредстве получил Сигизмунд на свои военные расходы. В сущности, подобное напоминание было не чем иным, как упреком. Это ясно обнаружилось некоторое время спустя. 8 апреля 1617 г. по поводу некоторых слухов, ходивших в Кракове, кардинал Боргезе писал нунцию следующее: «Король выказал слишком мало благодарности к нам за субсидии, которые он получил. При таких условиях было бы весьма странно, если бы он вновь обратился в Рим с подобными просьбами». Вслед за этими укоризненными словами кардинал выражал свое горячее одобрение нунцию, который сумел умерить слишком развязных просителей. Очевидно, теперь королю приходилось оставить всякие надежды на Ватикан. И, действительно, о денежной помощи Сигизмунд больше не заговаривал. Однако он никак не мог забыть о столь милому его сердцу Рангони. Конечно, благочестивый монарх был слишком преданным сыном церкви и чересчур верен своим принципам, чтобы открыто возмутиться против папы. Зато все свое неудовольствие он перенес на ближайшего доверенного папы, кардинала Боргезе. По возвращении из Рима отец Бембо даже не решился представить королю подарки, присланные этим сановником. Он отлично знал, что Сигизмунд не пожелает их принять. [32]
32
Депеша кардинала Боргезе.
Итак, папа оказывался более щедрым на словах, нежели на деле. Так же скупы были и поляки. Когда в 1609 году король объявил Москве войну, большинство сенаторов одобрили его решение. Однако сейм не пожелал вотировать какие-либо чрезвычайные налоги для покрытия военных расходов. Таким образом, Сигизмунд начал кампанию на свой собственный страх и риск. Можно как угодно относиться к такому образу действий; во всяком случае, ему нельзя отказать в смелости. «Единственной надеждой моей, — заявлял король нунцию накануне выступления в поход, — является помощь Всевышнего».
Может быть, впрочем, Сигизмунд полагался на те благоприятные сведения, которые получал он от своих агентов; вполне вероятно, что его ободряли также заманчивые посулы со стороны бояр, его сторонников. Сигизмунд видел перед собой только двух противников — Василия Шуйского и Лжедмитрия II. Первый, царь, уже шатался на своем троне. Другой, самозванец, еще только протягивал жадную руку к короне. Конечно, одолеть того и другого было не слишком трудно. Но подобный триумф отнюдь не знаменовал собой победы над всей страной. Напротив, это было только началом дела. В ослеплении своим эфемерным успехом король впал в тяжелое заблуждение. Он не понял, что за Шуйским и Лжедмитрием II, за боярами польской партии и за беспокойной московской чернью стоит великая страна, Россия. Верная преданиям прошлого, проникнутая непримиримой враждой к иноземцам, она была полна мощных, здоровых сил. Ее не пугали никакие жертвы: она готова была на подвиги героического самопожертвования. Вот почему война затянулась дольше и оказалась труднее, чем можно было предвидеть; вот почему торжество Сигизмунда было более кратковременным, чем король предполагал.
28 мая 1609 года Сигизмунд выехал из Кракова, чтобы не вернуться туда целых 23 года. Вместе с супругой и с королевичем Владиславом он направился в Вильно. Этот город королева избрала своей резиденцией на все время войны. Таким образом она надеялась быть ближе к театру действий. За двором решил тронуться и нунций. Прошло более двух месяцев в последних приготовлениях к кампании. Только 18 августа Сигизмунд распростился с королевой и во главе своей армии выступил в Оршу. В сырой и туманный сентябрьский день поляки переходили московскую границу. Вдруг солнечный луч прорвался сквозь тучи и ярким светом залил королевскую армию. Раздались восторженные крики. Войско приветствовало своего государя и радовалось хорошему предзнаменованию.
Излишне воспроизводить здесь вновь всю историю этой кампании. Уже не раз о ней повествовали ученые и талантливые историки. [33] Мы коснемся лишь некоторых важнейших ее моментов, из-за связи их с политикой римской курии.
Главным героем войны с Москвой и наиболее выдающимся государственным человеком из среды короля был великий гетман Полыни Станислав Жолкевский. Ветеран победоносных походов Батория, он был другом и соратником этого бессмертного завоевателя. Жолкевский не сочувствовал затее Сигизмунда. Однако, призванный королем к участию в кампании, он блистательно выполнил свой долг гражданина и солдата. На долю гетмана выпала самая трудная задача. Сам Сигизмунд принял на себя осаду Смоленска. Что касается Жолкевского, то король отправил его с особым отрядом собрать рассеянные по стране группы поляков и дать сражение Шуйскому, а если понадобится, и Лжедмитрию II. Конечно, это было весьма рискованным предприятием. Жолкевскому приходилось углубляться в неприятельские владения, где враг, бесконечно превышающий поляков численностью, мог окружить смельчаков со всех сторон. Однако если бы план Сигизмунда удалось выполнить, шансы поляков сразу поднялись бы. Подобные предприятия были как нельзя более в духе Жолкевского. Гетман недаром прошел школу Батория. Он отлично сумел организовать разведывательную службу и воспользоваться указаниями шпионов. Благодаря этому 4 июля 1610 года он как снег на голову обрушился на московскую армию, стоявшую в Клушине. В войске Шуйского, кроме русских, находились шведы, французы и немцы. Во главе его стояли Дмитрий Шуйский и Яков Делагарди. Вся армия погружена была в глубокий сон; люди проснулись только тогда, когда польские трубачи дали сигнал к атаке. Завязался жаркий бой. Жолкевский одержал полную победу. Ему досталась огромная добыча. В диком бегстве русские бросили свой лагерь, пушки, знамена, золото и серебро, одежду, дорогие меха… Часть французских и немецких наемников перешла на службу к полякам. Что касается шведов, то с ними был заключен особый договор: с подобающими воинскими почестями они были отпущены к себе на родину. После такого поражения Шуйский остался без армии.
33
Главным источником являются донесения Симонетта.