Днепровский вал
Шрифт:
— Тогда, сэр, может, стоит спросить у тех, кто знает наверняка? О, нет, никакого похищения — просто вежливо поговорить о будущем сотрудничестве? Утереть нос МИ-6.
— Вы полагаете…
— Да, сэр! Американец мог и солгать — но его слова подтверждаются и другими нашими моряками. Эта Стерва здесь замкнула на себя все торговые дела с явным криминалом. И Большая Шишка, именем которого она действует, просто не может о том не знать — вряд ли он, как и Стерва, поспешит сообщить о нашей беседе русским властям. Никто не будет доносить на самого себя. И есть много свидетелей их делишек — вряд ли реально убрать всех, кому Стерва отдавала сомнительные приказы. Заключить «соглашение о намерениях», посадить на крючок — и доить столько, сколько надо. Ну, а первым
— А если в ответ вас просто бросят в застенки НКВД?
— Потому беседа должна быть под нашим контролем. В том числе и силовым. Чтобы объект ждал и опасался наших самых решительных действий.
— Место и время?
— А нам нужна одна Стерва или Шишка? Или оба вместе?
— Хм, а владеет ли Стерва всей информацией сейчас? Даже при том, что ее возможности позволяют… Не забывайте, мы уйдем послезавтра!
— В принципе, если наладить прямую связь с Шишкой, Стерва совершенно лишняя. Ну, может, как передаточное звено — но я бы не советовал. Слишком умна и опасна, непредсказуема, наверняка попытается сорваться с крючка.
— И при попытке умрет. Потому что ее арест НКВД будет опасен всем сторонам. А вы не думаете, что все это хитрая игра русских?
— Все может быть… Но тогда скажите, как сюда вписываются криминально-контрабандные дела? Да еще с созданием настоящей организации. На мой взгляд, игра НКВД выглядела бы по-другому. Большой Чин — обычный честный служака; и очень осведомленная секретарша, такая серая мышка, втайне падкая на тряпки и украшения. И согласитесь, мы ничего не теряем? Если сперва обратимся с чисто коммерческим предложением, обеспокоенные тем, что банда Стервы бессовестно задрала расценки?
— А что, она действительно их повысила?
— Сэр, вы можете спросить хоть у матросов. Торговля русскими сувенирами — это мелочи. Но когда банда русских девушек устраивает нашим и американским морякам настоящий секс-террор, это не лезет ни в какие ворота! Моряку ведь трудно без женской ласки долгое время вдали от дома.
— Секс-террор? Надо будет попробовать. Они что, конвейером обслуживают всех желающих и требуют за это слишком большую плату?
— Да нет, сэр, вы не поняли, эти как раз не обслуживают. У русских есть женщины легкого поведения, как в любом порту — но вот после к нашему матросу подходят и требуют заплатить отдельно: «Русские женщины — это национальное достояние». И попытка сопротивляться наказывается жестоким избиением, а после еще и ночевкой в русском полицейском участке.
— Русские девушки бьют наших матросов?
— Нет, сэр, у них на подхвате «песцы». Но старшей такого «патруля нравственности» всегда кто-то из девушек, причем по описанию — не из тех, кто оказывали услуги. И с приказом-предложением обычно обращается именно «стервочка», ну а «песцы» вступают лишь услышав отказ. Драться с этими бешеными русскими безнадежно даже двое-трое на одного, да еще за углом обычно ждет патруль военной полиции, который оказывается вовсе не беспристрастен. Причем, что интересно, плату с наших не принимают русскими деньгами — только фунты, доллары, и даже барахло, вроде шелковых чулок. Только новых, за ношеное старое и рваное просто морду набьют. В этом Молотовске наши моряки уже опасаются ходить к русским женщинам — так с недавних пор и в Архангельске такое появилось! Точных сведений о том, что во главе всего стоит именно Стерва, нет — но делайте выводы, сэр, кто еще кроме?
— Что ж, тем более повод восстановить справедливость. Хотя офицер Его Величества не должен осквернять себя связью с туземками, даже если у тех белая кожа — но будем милостливы к нашим матросам. Особенно если операция имеет шанс стать очень выгодной для Империи!
Смелкова Анна.
Северодвинск, 17 августа 1943
Да чтоб вы все сдохли, сволочи! Такой день испортили! И такое платье…
У нас с Михаилом Петровичем уже как традиция
— Михаил Петрович! А покажите мне как-нибудь ваш корабль?
Я к нему обращаюсь исключительно по имени-отчеству. Хотя мечтаю, что смогу просто по имени назвать. И представляю его на мостике, или в центральном посту — как там это на подводной лодке называется? «Воронеж» для меня сродни космолету из «Звезды КЭЦ», и как представлю, что вот эта махина, в море выйдя, повинуется каждой команде Михаила Петровича и что другого такого человека в СССР нет…
А он меня про Ленинград расспрашивает, про довоенную жизнь. И про Белоруссию, а что там вспоминать? Как немцам приходилось улыбаться? Вблизи насмотрелась на них — не люди они для меня, а что-то вроде тараканов, прихлопнуть и забыть. Может быть, по-другому стану думать, когда вместо гитлеровской Германии будет ГДР. Снайпер партизанского отряда — нет, пожалуй, по войсковой аттестации я больше чем на «старшего стрелка» не вытянула бы. Стреляю хорошо, но вот терпения мне никогда бы не хватило — сутки в засаде лежать не шевелясь, как, к примеру, товарищ Пилюгин с Ленфронта, о котором вчера в газете написали — триста фашистов с начала войны истребил! Диверсант — простейшую мину собрать сумею, но куда мне до Клокова, Павлова, Резуто — в газете опять же о героях-подрывниках партизанской дивизии Федорова, у которых на счету немецких эшелонов десятки. Разведчица — так и то, товарищей под удар подставила, не могла вынести, чтобы детей расстреляли. Что полезного сделала я для СССР за свои двадцать один год? Война скоро уже закончится. Семь десятков фашистов — так у таких, как Пилюгин или Клоков, их сотни!
Я ведь все же городская была, ленинградская. Жили мы в коммунальной квартире — но, говорит Михаил Петрович, еще на его памяти так жили, в Питере же, и не так уж редко. А в Белоруссию попав, поразилась я, как люди буквально в норах, в землянках живут, и едят не каждый день. На оккупированной территории — от фашистов разорение? Так попав уже после партизан в освобожденную Ленобласть, под Тихвин, я увидела, что и там нужда ужасная во всем. По сравнению с ними, в Молотовске просто изобилие, а уж в Ленинграде до войны…
И выходит, пока война, страна все от себя отрывает, чтобы свою армию прокормить, и тех, кто оружие делает. А мы обязаны, себя не жалея, врага разбить, чтоб снова стало как до войны. Хотя так же не будет — обожгло нас всех как огнем, другими мы стали, суровее, злее, с железом внутри.
А так хочется просто оттаять. И идти, как в мирное время, с самым дорогим человеком — рука об руку!
Иду слева, как и положено девушке военного. В левой руке у меня сумочка, правой то Михаила Петровича под локоть, то за платье хватаюсь — ветрено сегодня, а юбка — солнце-клеш. Первое такое платье я еще к Новому году сшила, посмотрев фильм «Карнавальная ночь». Точно как у героини, шелковое, нарядное, где ткань достала — это секрет. Второе, которое на мне сейчас, крепдешин в горошек, делала весной как повседневное, материю американец привез (и от шимпанзе иногда бывает польза). У меня даже спор с дядей Сашей вышел — он мягко так меня попрекнул:
— На этот покрой ткани надо почти вдвое больше обычного, не много ли?
А я ему отвечаю:
— Зато движения не стесняет совсем, могу бегать, прыгать, вертеться, как хочу, что немаловажно, уж если я обязана за Михаилом Петровичем смотреть, чтобы не случилось ничего. И для этого… — что я показала, после расскажу, но дядя Саша удивился. И спросил:
— А у твоих барышень из в/ч «Дом-два», тоже так?
— Так точно, товарищ комиссар третьего ранга, сделали по моему образцу, и красиво к тому же. А что такое «Дом-два»?