Дневник, 1890 г.

Толстой Лев Николаевич

Поехал к Булыгину. Застал там Давыдовск[ого] protege. Он пишет. У Булыг[ина] брат. Жена хлопочет, любит Бибик[ова]. Всё вместе произвело хорошее впечатление. Вернулся в 9. Фридрихc Ольга и куча Бибиковых.

31 Июл. Встал поздно. Дурные мысли. Письмо от Чичер[ина]. Прочел его брошюру. Хорошо. Ответил ему, пошел ходить по засеке. Хорошо молился. Купался. Дома никого нет, только Вера, Элен и Маша больная. После обеда ходил с ними гулять навстречу. — Думал:

Молитва только тогда молитва, когда все слова ее прикладываются к прошедшей и предстоящей

жизни — долги свои вспоминаешь и чужие, прощая их, и т. п.

Еще думал: Как же молодому человеку только стремиться к целомудрию, а не искать той девушки, к[оторая] была бы по душе и сделала бы счастье? «Если так, то кончится тем, что падешь, а потом и женишься на первой попавшейся». Но разве не то же самое случается с теми, к[оторые] ищут с Толстым, с Степо[й], с В. — Еще думал: Зачем физическая сила тела. Только затем, чтобы, сжигая ее, тем светить духовно. —

Лег в 1-м.

1 Августа. Я. П. 90. Дурно спал. Ходил купаться. Писал не дурно о церкви. Приехал Приселков. И весь день больше ничего. Но как будто лучше. Теперь 12 ночи. Ложусь спать.

2 А. Я. П. 90. Если буду жив.

[2 августа.] Получил 1-го письма, одно из России от неизвестного, переписана брань на Кр[ейцерову] Сон[ату] из Temps. Это второе сообщение того же. Другое от шекера Holister: радование на послесловие, одобрение его и прекрасные рассуждения.

Жив. Встав, застал Булыгина. Провел с ним всё утро. Милый, умный, твердый человек. Рассказывал про Бибикова — как он нравственно высок: работает, молчит, терпит всё, всегда ласков. — После его ухода сел за работу, и понадобилось читать историю церкви. После обеда дописал заключен[ие] к Балу и Гарисону. Ночью думал о том, как бы написать о церкви мягко, любовно. Вижу возможность. —

3 Авг. Я. П. 90. Встал рано. Утро как всегда, хорошо думал и молился. Никого не было. Только перед обедом зашел уходящий от Булыг[ина] Викт[ор] Ник[олаевич]. Писал немного О[тца] С[ергия]. Ясно обдумывалось. Утром встретил Ал[ександра] Мих[айловича] и не мог быть добр с ним. И потом не пошел к нему к чаю. [Вымарано 1—2 слова.] Голц[апфель] и теперь осуждает его. Получил замечательные 3 письма: от Урус[ова], от В. И. Алекс[еева] с письмом Коган об общине Алехинской и чудное письмо Хилкова об св[ященнике] Иоанне. —

Думал: Как удивительно определение евангельское жизненной деятельности — не радость, не наслаждение, не достижение какой-либо цели, а крест или, лучше всего, — иго — место в работе.

Думал еще: Как грубо я ошибаюсь, вступая в разговоры о христианстве с православным, или говорю о христианст[ве] по случаю деятельности священников, монахов, синода и т. п. Православие и христианство имеют общего только название. Если церковники христиане, то я не христианин, и наоборот.

Теперь 8 часов, пойду, как вчера, гулять до 1/2 10-го.

4 Авг. 90. Я. П. Если буду жив.

[4 августа.] Жив. Встал рано, купался. Молился. Думал хорошо об О[тце] С[ергии], записал и потерял записную книжку. — Читал статью Ур[усова], переводил с Таней, чинил сапоги, поехали

на пожар в Колпну. Вечером заснул, ездил на Козловку.

5 А. 90. Я. П. Коли буду жив.

[5 августа.] Утро чувствовал себя больным, лежал и читал роман датский, Sin. Плохо. Пошел купаться, за обедом увидали пожар в Ясной. Сгорели 5 дворов. Удалось работать недурно. Только и было до поздней ночи.

6 А. Я. П. 90. Пошел купаться, оттуда на пожар: приехали с мельницы. Я стал утешать Андриана, утешая подошел к Морозову и сам раскис. Соня там с деньгами. Очень радостно было.

Думал: чем люди безнравственнее, тем выше предъявляемые ими требования. Помню, редакт[ор] журнала говорил о том, что хотя и трудно и бесславно жить городской барской жизнью, надо нести это. Что за высота! Не могу даже представить себе исполнения этого; а он просто требует.

Еще думал: чтобы победить заботу о людской славе, надо заботиться о худой славе — не минуешь юродства. Я хотел сделать это нынче утром, сказать, что мне дела нет до погорелых; но не выдержал и сделал напротив — расхвастался.

Нашел записную книжку.

Было записано к О[тцу] С[ергию]. Она объясняет свой приезд, говорит чепуху, и он верит п[отому], ч[то] она — красота. Она в охоте.

Он не видит подвига, а напротив, ему стыдно, что он поддался. Уже после она идет в монастырь. Он не красавец, а просто лицо, щиплет себе бороду, но глаза…. и это-то разжигает ее.

Вчера вечером приехала Калмыкова. Теперь 2 часа. Хочу писать. Получил письма 5 — от Зонова, Вяземск[ого], Воронова, Мотовилово[й] и Долгова. Все надо отвечать.

Поправил коректуру «Одурманиваться». Заснул в поле. После обеда пошли гулять по засеке. Калмыкова мало интересна. —

7 А. Я. П. 90. Встал поздно, вчера засиделись. Все то же. Письмо от Ге и Мар[ьи] Алек[сандровны]. Она живет прекрасно. Он рад, что картина куплена и уехала. Вчера погорелые обедали у Кузминских. Нынче был у них. Надо строиться. Вечером рубил колья. Мне целый день грустно, тяжело от дурной, праздной жизни своей и всех окружающих. Молюсь много раз в день. И хорошо.

Сегодня думал: Да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле, относится и к будущей жизни. В том, что будет после смерти со мною, да будет Твоя воля. Не моя, но Твоя, и не то, что я хочу, а то, что Ты, и не как я хочу, а как Ты хочешь. И когда скажешь это от сердца, как легко!

Еще думал: вопросы о загробной жизни. И отчего мы не знаем, что будет? Мы и теперь склонны пренебрегать этой жизнью для будущей, теперь, когда мы не знаем, что ж бы было, если б мы знали? — Откры[ть] нам, что будет с нами после смерти, нельзя было: если бы мы знали, что нас ждет дурное, было бы лишнее страдание; если б мы знали, что нас ждет прекрасное, мы б не жили здесь, а старались бы умереть. Только если бы мы знали, что там нет ничего, только тогда мы бы жили здесь хорошо. Оно почти так и есть. Скорее всего предполагать, что нет такой жизни, к[оторую] мы бы нашими орудиями мысли и слова могли выразить.