Дневник артиллерийского офицера

Цеханович Борис Геннадьевич

– Чикин, ты чего такой пьяный? – Увидев этот бардак на позициях, Насонкин пришёл в негодование и его вопрос прозвучал резко и агрессивно.

– Товарищ полковник, – начал оправдываться командир дивизиона, – ночью приехал пьяный командир танкового батальона и чтобы его ночью не отпускать к себе в батальон, пришлось его накачать. Я и не заметил, как сам напился.

Насонкин от такого «детского лепета» даже крякнул и ещё больше помрачнел. Подполковник Тычков засмеялся, но сразу же оборвал свой смех, увидев мой злобный и многообещающий взгляд. Мы медленно шли по расположению дивизиона и Насонкин тыкал носом Александра Владимировича во все недостатки. Казалось, что этим всё и закончится, но в тот момент, когда

мы остановились рядом с офицерской палаткой, дверь домика командира дивизиона открылась и оттуда с пьяным смехом вывалился полуодетый начальник штаба дивизиона майор Пиратов. Увидев Насонкина, Пиратов судорожно заметался перед домиком, потом развернулся и помчался в сторону солдатской столовой. А пока он не скрылся, все с любопытством наблюдали, как кренясь из стороны в сторону, поскальзываясь, опасно пробегая между лужами, но всё таки он благополучно добежал до цели и скрылся из виду.

– Доложите мне: кто сейчас руководит дивизионом? Кто будет руководить огнём дивизиона, если командир и начальник штаба пьяные? – Насонкин был злой до нельзя и переводил свой взгляд то на меня, то на Чикина, а за его спиной осуждающе поддакивал подполковник Тычков.

– Товарищ полковник, для меня это тоже неприятный сюрприз, – я перевёл свой взгляд на Тычкова и попытался им передать подполковнику: что когда приедем в лагерь я тебе, штабная крыса, покажу, чем чревато поддакивание начальству. Чикин что-то мямлил, пытаясь оправдаться и обещал, что всё исправит. Зашли в офицерскую палатку: такой же бардак и грязь. Не заправленные постели, остатки засохшей еды на столе, над которой весело роились огромные мухи.

– Чикин, если у тебя так офицеры живут, то как живут солдаты? – Возмущённый Насонкин выскочил из палатки и почти бегом направился к землянкам солдат, мы же несколько отстали. Открывшееся перед нами картина, повергла всех в истеричный смех, который приходилось сдерживать изо всех сил. Вход в землянку представлял узкую траншею, которая круто опускалась вниз и заканчивалась таким же узким и тёмным входом в землянку. Насонкин, наверно, решил зайти вовнутрь: чересчур быстро в гневе пробежал вниз по траншее, наклонился и сунулся головой во вход. Но так как голова оказалась ниже пояса, то офицер тут же потерял равновесие и полетел вглубь землянки. Спасла его от падения в темноту его же задница, которая застряла в узком проходе, рассчитанный на худощавых солдат, а не на дородного полковника. Картина была действительно смешная: на месте входа торчала задница, туго обтянутая камуфляжем, из-за которой доносились едва слышимые вопли: – Помогите мне…. Тащите меня отсюда…. Куда вы все там пропали?

Общими усилиями, схватив за одежду, мы выдернули Насонкина из лаза. От возмущения у полковника не хватало слов: он что-то нечленораздельно выкрикивая и размахивая руками, помчался к следующей землянке. Но увидев такой же лаз, не полез туда, а вскочил на крышу землянки и возбуждённо топчась на ней, стал яростно отчитывать командира дивизиона. Но его никто не слушал, так как я и остальные со всё возрастающим интересом наблюдали за его топтанием на крыше землянки, которая представляла собой лишь тонкий лист шифера, а Насонкин был достаточно грузным мужчиной. Даже Тычков затаил дыхание, сдерживая улыбку. Мы дождались логического конца: полковник, сделав трагическую паузу и с треском провалился во внутрь землянки, исчезая там в клубах пыли. Теперь смеялись все и не скрывали смеха, а Насонкин, обрушивая остатки крыши, вылез и, возмущённо сопя, остановился рядом с нами. Хотел нас отругать, но наверно, представив, как он выглядел – тоже рассмеялся.

– Александр Владимирович – это убожество. Это не землянки, а пещеры. Пошли смотреть дальше.

Прошли и осмотрели позиции самоходок – тот же бардак. Кучами громоздились ящики со снарядами, кругом различный мусор и остатки пищи. Открыли

задний люк машины старшего офицера батареи: лучше бы не открывали. Из люка к ногам проверяющих посыпались разноцветные одеяла, подушки и матрацы. А в глубине машины виднелась посуда и ещё какие-то гражданские вещи. Всё это было достаточно неприятно. Зашли на Пункт Хозяйственного Довольствия, а там шарахается пьяный командир батареи капитан Ахтямов. До меня доходили слухи, что отчаявшись справиться с пьянками Ахтямова, Чикин поставил его заведовать пунктом хозяйственного довольствия дивизиона. Вышли с ПХД, а рядом стоит баня, из которой во все стороны хлещет вода, собираясь в громадную лужу перед полевыми кухнями. По приказу полковника Насонкина были построены офицеры дивизиона. Лучше бы их не строили. Многие офицеры в строю стояли выпившие, форма грязная. Небритые, кое кто уже отпустил бороду. Говорить с ними было не о чем. Насонкин плюнул и направился к ПРП.

У машины полковник резко обернулся и спокойным тоном, за которым слышался едва сдерживаемый гнев, сказал: – Чикин, ты знаешь, что я отношусь к тебе с уважением и всегда тебя поддерживаю. Если, ты, завтра до 10 часов не исправишь положение. А я завтра проверю устранение всех недостатков, то я вычёркиваю тебя из списка офицеров, к которым отношусь с уважением.

Под горячие заверения подполковника всё сделать и исправить, мы молча забрались на ПРП и отправились в первый дивизион. Настроение у меня было паршивое, не лучше оно было и у остальных.

Услышав звук подъезжающей ПРП, к нам вышел Семёнов. Вышел он из палатки в тёплой куртке одетой на белое нательное бельё и без головного убора. Независимо и почти пренебрежительно посмотрел на меня: мол, ты меня дёргаешь, командуешь мной, а накормить обедом и помыть в бане без меня не можешь.

– Хорошо, Константин Иванович, я тебе припомню этот взгляд, – мстительно подумал я. Насонкин медленно осмотрел с ног до головы Семёнова.

– Что, Константин Иванович, похвалил тебя, так ты теперь думаешь, что можешь в таком виде к начальнику подходить? Может быть, ты меня ещё по плечу похлопаешь? – Насонкин зло вперил взгляд в командира дивизиона.

– Я, товарищ полковник, работаю здесь, – почти с гонором прозвучал ответ.

– А мы, что хернёй тут занимаемся? – Взорвался начальник. Семёнов заюлил, поняв что перегнул палку: – Товарищ полковник, Вы меня неправильно поняли….

Но было поздно, у Насонкина окончательно испортилось настроение. Пока Константин Иванович оправдывался, мы зашли в палатку, где был накрыт для нас обед. Но увидев кожаную мягкую мебель, которую Семёнову подарил третий батальон, начальник пришёл в ярость.

– Копытов, пошли отсюда. Я это видеть не могу. – Резко развернулся и решительно направился к ПРП. Тычков засуетился вокруг Насонкина: – Товарищ полковник, товарищ полковник разрешите я здесь останусь, помоюсь в бане. – Мы подошли к ПРП, полковник повернулся к командиру дивизиона.

– Семёнов, давай сюда свой УРАЛ, а Тычков приедет потом на ПРП. Всё Семёнов, – прервал попытку Константина Ивановича оправдаться, – иди отсюда, я тебя видеть не могу.

Пока мы ждали машину, я отошёл с Тычковым в сторону: – Слушай, чего Насонкин так внезапно взбеленился? Вроде бы после второго дивизиона он несколько успокоился.

– Боря, Насонкин, не любит мародёрства в любом его проявлении, а тут кожаная мебель прекрасная стоит, вот он и взбеленился.

– Да, Тычков, ты завтра подойди ко мне, есть у меня к тебе пару вопросов.

Подполковник радостно засуетился, он любил давать разные советы, превращая их в нудные поучения и долгие лекции, из-за чего его не любили сослуживцы. Он готов был часами рассказывать об обкапывании палаток, чтобы во время дождя туда не попала вода, или же поучать, как воспитывать личный состав, при этом имея минимальный опыт общения с последними.