Дневник Джанни Урагани
Шрифт:
Умираю за свободу!
Последнее слово я дописать не смог: к горлу подкатил ком, в голове всё помутилось.
Видимо, я потерял сознание, и, наверное, если бы я не цеплялся коленками за тормозной рычаг, так бы и вывалился из будки прямо под колёса.
Когда я пришёл в себя, ледяной дождь снова хлестал меня по лицу, а холод пробирал до костей.
К счастью, поезд скоро остановился, и я услышал, как объявляют тётину станцию. Я бросился вниз по железной лесенке, но ноги не слушались меня, и на последней ступеньке
Тут подбежали два носильщика и один служащий, подняли меня и, выпучив глаза, стали выспрашивать, как я оказался в будке. Я сказал, что забрался туда только что, но они всё равно потащили меня в кабинет начальника станции. Тот сунул мне под нос зеркальце:
– Значит, ты забрался туда только что, да? А когда же ты успел так перемазаться, трубочист?
Глянув в зеркало, я так и ахнул. Меня было не узнать. Угольная пыль и дым так въелись в кожу за время этого злополучного путешествия, что я стал похож на эфиопа. Я уж не говорю об одежде, которая висела чёрными лохмотьями.
Пришлось рассказать им, откуда я и куда еду.
– Ах вот оно что! – сказал начальник станции. – Раз ты собрался к синьоре Беттине Стоппани, она за тебя и заплатит.
Он обратился к служащему:
– Выпишите штраф за безбилетный проезд в размере стоимости трёх билетов третьего класса и за нарушение порядка: в будку кондуктора вход пассажирам запрещён!
Я хотел возразить, что это грабёж средь бела дня. Хорошенькое дело! Вместо того чтобы возместить ущерб за то, что меня везли как скот и даже хуже, железная дорога требует с меня тройную плату!
Но у меня не было сил спорить, и я сказал только:
– Если уж место в будке стоит так дорого, вставьте хотя бы стёкла в окна!
Лучше бы я этого не говорил! Начальник станции тут же послал носильщика проверить мою будку и, удостоверившись, что стекло действительно выбито, увеличил штраф на восемьдесят чентезимо, будто это я его разбил!
Я в который раз убедился, что папа недаром костерил железнодорожников, и прикусил язык – заставят ещё чего доброго платить за опоздание поезда, а то и за поломку паровоза.
И вот в сопровождении железнодорожного служащего я появился на вилле «Элизабетта». Каково же было изумление тёти Беттины, когда она увидела на пороге какого-то грязного оборванца, за которого ей ещё и платить пришлось. 16 лир 20 чентезимо, и это не считая чаевых!
– Боже мой! Что случилось?.. – запричитала она, узнав меня по голосу.
– Слушай, тётя Беттина, – сказал я, – тебе я всегда говорю правду, ты же знаешь…
– Вот и правильно! Ну, говори!
– Я убежал из дома.
– Убежал из дома? Как? Ты покинул своих отца, мать, сест…
Она оборвала себя на полуслове. Видимо, вспомнила, как мои сёстры
– Ещё бы! – нахмурилась она. – Эти девчонки кого угодно доведут до белого каления! Заходи, сынок, и умойся – вылитый трубочист, а потом мне всё расскажешь…
А я тем временем разглядывал тётиного любимого Снежка, старого пуделя, и фикус в горшке, который она берегла как зеницу ока. Ничего не изменилось здесь с прошлого раза, будто я никуда и не уезжал.
Когда я умылся, тётя Беттина решила, что у меня жар, и уложила в постель, хоть я и пытался убедить её, что это от голода.
Конечно, она пожурила меня для виду, но потом сказала, что я могу не беспокоиться, мол, у неё дома мне ничего не угрожает. Я был так растроган, что предложил ей угоститься нугой (глядишь, и мне перепадёт) – у меня в кармане ещё остался кусочек.
Тётя Беттина сунула руку мне в карман и воскликнула:
– Да тут всё склеилось!
Похоже, от горячего дыма, который заполнял будку, нуга расплавилась и залепила весь карман.
Ну да ладно! Тётя сидела со мной, пока меня не сморил сон… и вот я только что проснулся и первым делом подумал о тебе, мой дорогой дневник, мой верный товарищ во всех невзгодах, приключениях и опасностях…
Сегодня тётя Беттина ужасно рассердилась на меня из-за одной невинной шутки, хоть я и затеял её, только чтобы доставить ей удовольствие.
Я уже говорил, что тётя очень любит свой фикус. Он стоит на окошке её спальни на первом этаже, и каждое утро, едва проснувшись, она бежит его поливать. И даже разговаривает с ним: «Так, мой хороший, сейчас я дам тебе попить! Как ты вырос, дорогой, вот молодец!» Просто помешана на этом фикусе: известное дело, у стариков свои причуды.
И вот сегодня утром я проснулся первым, вышел из дому и, увидев фикус, подумал, что хорошо бы ему немного подрасти… Вот тётя Беттина обрадуется!
Я схватил горшок и высыпал его содержимое. Потом верёвкой крепко привязал к стволу фикуса тонкий, но прочный прутик и просунул его в отверстие на дне горшка, куда обычно сливается вода. Потом я засыпал землю обратно и поставил горшок на место, на карниз из деревянных реек: прутик, который торчал из горшка, легко пролез между ними. Я спрятался под окном и взялся за прутик снизу.
И пяти минут не прошло, как тётя Беттина распахнула окно спальни и принялась разливаться соловьём перед своим фикусом:
– Как дела, мой дорогой? Ой, бедняжка, посмотри: у нас сломался листочек… наверное, какой-то кот, противная зверюга…
Я сидел там внизу и еле сдерживал смех.
– Погоди-погоди! – ворковала тётя Беттина. – Сейчас я возьму ножницы и отрежу тебе сломанный листок, а то засохнет… а это вредно для здоровья, ты же знаешь, дорогой!