Дневник Габриеля
Шрифт:
Чавес взглянул на теннисную туфлю в моих руках, и стало ясно, что других объяснений не требуется. Он прикрыл рот рукой и тихонько качал головой взад-вперед, не веря своим глазам.
— Сукин сын. — Слова слетели с его губ, словно у монаха во время вечерни.
Из соседней комнаты показался Гаррисон.
— В остальных помещениях чисто. Бомб нет.
Я услышала его слова, но они не имели для меня значения. Мои пальцы накручивали вокруг себя шнурок, как будто я боялась, что туфля может выскользнуть из моих рук, и старалась предотвратить
— Я не знаю, что делать дальше, — беспомощно пробормотала я.
Гаррисон посмотрел на Чавеса. Я видела обеспокоенность во взглядах обоих. Скорбящая мать не могла больше принести никакой пользы. Полицейский значок, который я носила, стал практически нелепым. Мне нужно сидеть дома, как все хорошие матери, собирать дочку в школу, готовить ей завтраки, говорить ей комплименты. Я снова посмотрела на дочкину туфлю и позволила своим пальцам выпутаться из плена шнурка.
Ладно, сказала я себе. Работай, думай. Я повернулась к Гаррисону и попыталась вернуться в настоящее.
— Ты видел где-нибудь компьютер?
— Нет.
Я сделала вдох. Так, маленькими шажками, один за другим.
— Думаю, Габриеля уже здесь не было, — сказал Гаррисон.
Я кивнула в знак согласия.
— А это значит, что он послал нас сюда.
— Господи, — сказал Чавес, — Господи Иису… — Тут праведный католик в его душе не дал ему закончить и упомянуть имя Господа всуе. — Но зачем?
Я посмотрела на Гаррисона и увидела, что он думает о том же, о чем и я.
— Он продемонстрировал, кто здесь главный, — озвучила я нашу общую мысль.
— Словно мы чертовы марионетки, — раскипятился Чавес.
Да, нечасто Чавес выходит из себя, это не в его правилах. Но сейчас у него был вид разгневанного монарха, свергнутого с трона.
Я подошла и взяла его за мощное предплечье.
— Нужно установить время смерти как можно быстрее, — сказала я. — И я хочу знать, был ли выстрел произведен из того же пистолета, из которого убили Финли.
Я снова посмотрела на туфлю, а потом неуверенно протянула ее Чавесу.
— Можешь запаковать. Возможно, мы что-нибудь выясним по отпечатку подошвы или… или нам просто повезет.
Он кивнул и аккуратно взял туфлю из моих рук.
Мне нужно было выбираться из этого дома. Стены наступали на меня, словно песок, засыпающий могилу. Я прошмыгнула мимо Чавеса и выскочила на свежий воздух. Теперь на улице припарковались уже более десятка полицейских автомобилей. И снова большинство копов смотрели на меня как водители, проезжающие мимо ДТП. Капли дождя хлестали по лицу и скатывались к уголкам губ. У дождя был соленый привкус слез. Я плакала, хотя сама того не замечала. Вытерев слезы тыльной стороной ладони, я посмотрела, что творится на улице. Ворона, лакомившаяся остатками обеда из Макдоналдса, теперь стояла в паре метров от бумажного пакета, потеряв к нему всякий интерес.
Через смесь сирен и раций я вдруг расслышала пронзительный писк мобильного телефона. Ко
— Телефон уже пару минут звонит у вас в машине, лейтенант.
Я повернулась, не расслышав, что он сказал:
— Что, простите?
— Ваш телефон звонит уже пару ми…
Он не успел закончить, а я уже неслась на всех парах к своему «вольво». Назовите это материнской интуицией, или женской, или полицейской, но телефон взывал с мольбой ровно в шесть часов утра, когда я осматриваю место преступления. Нет, такой вещи, как совпадение, больше не существует. Теперь на счету каждая минута, каждая секунда. Я добежала до машины, рывком открыла дверцу и схватила телефон с приборной панели.
— Делилло.
Но звонивший повесил трубку, я услышала только щелчок.
— Черт, — выругалась я, швырнув телефон на сиденье. Это могло быть все, что угодно, возможно, пустышка, но я пропустила звонок, и больше не могу себе такого позволить.
Тут из дома вышел Чавес, неся в полиэтиленовом пакете туфлю Лэйси. Он передал ее другому офицеру, обменялся с ним парой слов и посмотрел в мою сторону.
В этот момент снова зазвонил телефон. Такую встряску я раньше испытывала, когда сообщали об огнестреле. Я уставилась на него. Отвечать не хотелось. Было страшно от того, кто это может быть или, наоборот, не быть. После пятого гудка я все-таки ответила:
— Делилло.
На другом конце провода раздался звук, напоминающий сирену пожарной машины.
— Это Делилло, — повторила я.
И тут раздался голосок, дрожащий от страха и непонимания:
— Мама. Мамочка.
Я прижала телефон к щеке.
— Лэйси, где ты?
Тишина.
— Лэйси… Лэйси, ты слышишь меня? — спросила я, во мне нарастало отчаяние. — Лэйси, ты слышишь? Ты цела? Ты знаешь, где ты?
— Нет, она не знает.
Голос был каким-то искаженным, низким, смазанным, словно раздавался с сюрреалистичного полотна, где вся действительность перекошена и растянута во всех направлениях. Я тут же поняла, что это Габриель.
— Ах ты, ублюдок, — вырвалось у меня.
— А вы пустое место.
Слова просочились через трубку, словно рука схватившая и сжавшая сердце. В этот момент он был для меня самым могущественным человеком в мире. Словно мифологическое божество, Габриель мог вершить судьбы мира одним движением пальца, одним словом. Он прав. Я чувствовала себя пустым местом.
— Теперь вы мой партнер, лейтенант. И вы будете делать то, что я вам велю, иначе ваша дочь умрет.
— Я не собираюсь заключать с тобой сделок.
— Может, пока и не собираетесь. Но что, если я предоставлю вам выбор — спасти жизнь незнакомому вам человеку или дочери?
— Ты спятил.
— Если вы не выполните то, что я вам велю, ваша жизнь превратится в ад.
— Прошу тебя, не надо. Не трогай мою дочь.
Произнеся эти слова, я ощутила себя слабой, но не было смысла скрывать это. Я и была слабой. И Габриель понимал это — я сделаю все.