Дневник горожанки
Шрифт:
— Вы знаете, я везде ощущаю себя естественно, где есть работа. Когда работаешь — естественно, не работаешь — не естественно. В Петербурге хорошо, потому что Петербург это — некрополь, это прибежище великих теней.
— Вы так его воспринимаете?
— Все великие города — это прибежище теней. Рим, Флоренция… Нельзя же ходить по Флоренции не думая, что здесь ходил Данте.
— Но есть ли какое-то место, где вы не работает, но вам хорошо?
— Дом, конечно. Дом может быть где угодно. В Калифорнии мне было очень хорошо. Вообще хорошо и уютно там, где тебя любит.
— И дальнейшие ваши планы связаны с Россией?
— Нет, не только. Буду работать в Мексике, Мадриде, Зальцбурге. Опера — космополитична. А кино… Оно в России. У меня много русских проектов. Но о ближайших я пока говорить не хочу — узнаете из прессы.
— Но мы и есть пресса!
— Ну, я пока не готов.
О пользе и вреде критики…
— А как брат, отец относятся к вашей работе постановщика? Нравится — не нравится?
— Брату, я думаю, не очень понятна моя работа. Вообще ведь сначала пригласили моего брата, в Ла-Скала — он отказался… Так что я в оперу попал случайно. Он отказался, и позвонили мне. Почему-то… Бред. Почему надо звонить мне? Я согласился. Я, в общем, работал там, где брат отказывался. Так что, я думаю, он относится к моей работе с недоумением — ему это, наверное, не близко. А папе всегда нравится все, что мы делаем. Он все любит. Это ему полагается по должности.
— Жене тоже полагается любить?
— Жена считает, что я гений, можете у нее спросить. (В этом месте жена согласно кивает и подтверждает: «Гений, гений!» — А. Б.)
— Андрей Сергеевич, в прессе появляются критические статьи, их много… Вот, например, в итальянских газетах я читала совершенно нелицеприятные отзывы о вашей постановке. Как Вы реагируете на это? Спокойно?
— Спокойно трудно относиться — всегда хочется в морду дать. Это естественно. Но они же для этого и существуют. В моей книге есть такая глава под названием: «О пользе интеллектуального онанизма». Это французское выражение, по-русски как-то непривычно звучит. В переводе — «размышление, которое не дает результата». Чехова страшно критиковали, у него даже был нервный припадок после премьеры «Чайки»… Рахманинов после критических статей три года не мог писать, но Рахманинов остался, а критика, которая его разрушала — где она? Люди использовали эту бумагу по назначению — например, завернули в нее селедку… Очевидно, что критика недолговечна, как… как слепень на крупе быка, который работает. Когда я писал это в книге, я понимал, что наношу удар ниже пояса. Критики ответили на это ледяным молчанием.
О секретах доктора Поллинга
— Легко ли Вам жить в атмосфере той публичности, которую Вы сами и создали своими выступлениями, откровенными книгами.
— Мне нравится публичность. Я могу говорить какие-то вещи, которым верят, и мне бы хотелось, чтобы мне верили и меня слушали. Мне есть, что сказать. Помимо кино, оперы.
— Вас, наверное, часто спрашивают о рекламе?
— Да. Говорят: «Ну, зачем ты снялся?». Очень просто. Во-первых, для денег. Но не только. Я верю в то, что там говорю. Действительно, принимаю эти препараты 25 лет. Витамины лет 30. Конечно, это удовольствие только для богатых людей. Но я считаю, что обязан убедить всех в том, что нужно думать о здоровье. Когда-то физический труд был естественным состоянием человека. Было здоровое питание, мало сахара… Наш организм остался прежним,
О деньгах и творчестве
— Как вы относитесь к авторскому кино?
— Я не снимаю авторское кино. Знаете, многие считают, что духовность — это отрешение от материальных благ. Но втайне — хотят этих благ. Стесняются. Когда-то мой прадедушка художник Суриков сказал художнику Нестерову, который писал святых и получал большие деньги. «Вы на небо-то поглядываете. А по земле-то пошариваете…» Думаю, надо делать и то, и другое. Нужно стараться продавать свой труд по самой дорогой цене. Так вот, о кино. Если я занимаю деньги на кино — их же нужно отдать. Для этого необходимо, чтобы зрители заплатили за билет. Я отношусь к этому очень ответственно. У нас же, в России, поразительное отношение к деньгам. «Сколько Вы хотите за это?» «А сколько дадите…» Хочу вот книжку написать под названием «Душа и деньги». Разобраться в том, бывают ли деньги чистыми, попробовать понять, почему в богатой России люди так бедно живут.
— А книги писать вы любите? Сам этот процесс.
— Терпеть не могу! Я же не писатель совсем. Я — «говоритель». Я редко пишу. Говорю, записываю, правлю, а потом понимаю, что все плохо, и сажусь переписывать. Это не литература, а поток сознания. Вот статьи пишу с удовольствием.
— Что вы любите читать?
— Я ищу мысли, которые соответствуют моим. Подтверждение моим мыслям. Я имею в виду только социологические, философские работы. Художественная литература меня очень мало интересует. Только научное подтверждение моих мыслей.
— Довольно странно для человека, который живет в искусстве.
— Я занимаюсь другим делом. «История Франции» или «История древнего Рима» Гиббона дает мне гораздо больше, чем художественная литература…
Как-то Кончаловский сказал, что опорой в жизни для него является любовь к себе и вера в себя. Если это так — нашему герою ничто не грозит. Он прочно стоит на этой земле.
2001
Сергей Хрущев: «Мой отец хотел потрогать Рокфеллера»
Единственный сын Никиты Хрущева Сергей Хрущев, почетный профессор университета Брауна в США, сегодня занимается в основном тем, чем занимался его папа, — холодной войной. С той разницей, что сын ею увлечен в научном плане — как историей. Вот уже второй десяток лет проживающий в США Сергей Никитович недавно представил на суд читателей свою новую книгу — «Никита Хрущев и создание Супердержавы».
Сергею было 20 лет, когда отец пришел к власти. Он учился, потом работал инженером, впоследствии стал директором института, занимался ракетостроением и кибернетикой. Много путешествовал с отцом и был, как правило, молчаливым свидетелем исторических событий в России и в мире. Мы встретились в Иллинойском университете, где он представлял свою книгу.
— Вам не кажется, что времена холодной войны могут вернуться? К примеру, агрессивные интонации в прессе порой напоминают о старых временах.