Дневник Монстра. Том 2
Шрифт:
Сегодня решил уходить лесом. Сорвал с мелкой серьгу, и отнес ее тело до моста, разложил на нем, в глотку запихнул гвоздику, красиво вышло. Зеленых стеблей не было видно и вместо нижней челюсти красовался цветок. Немного полюбовавшись, я вернулся в землянку, переоделся и ушел лесом, через другую лесополосу. Когда-то я уже пользовался этим путем. Он довольно трудно проходим, но зато вероятность, что кто-то встретиться крайне мала. Правда, был шанс заблудиться, так как уже стемнело, но то, что я уже ходил по ней сыграло мне на руку.
Уже подходил к дому и заметил, я снова ужасно вымазался, пока ходил в лесу, если кто-то увидит придется прикинуться пьяным. Черт. Пройдя еще пару метров послышался писк. Из-за этой мелкой дуры у меня в ушах что ли звенит? Подойдя еще ближе к дому, я понял, не звенит. Что-то действительно пищало. Коробка? Пищащая коробка в
– Саш, ты чего это тут делаешь? В кустах… – Тетка Люда, моя дрожайшая соседушка, ну да, блять. Естественно. Кому еще пришло бы в голову доставать меня вечером. Но если честно, раздражение было куда меньше обычного, наверное, сказалась сегодняшняя охота. Я нацепил маску доброжелательности и начал разговор с ней.
– Добрый вечер, теть Люд. Да вот пищало что-то, весь вечер ищу, даже вон пальто вымазал. Но ничего, нашел! – Весь вечер у меня орало кое-что другое, ха-ха, но это неважно.
– Что нашел-то?
– Да вот котенка кто-то выбросил…рыжего… – И правда, как только я открыл картонку, увидел, двух котят, рыжего и черного. Черный лежал уже мертвый, замерз. Рыжий был еще жив и пытался мяукать изо всех сил. Мяуканьем конечно это было не назвать. Он перебирал своими крошечными лапками в надежде выбраться из бумажной тюрьмы.
– Ой, ну что за люди! Что ж делать-то теперь?
– Ничего, себе оставлю. – Я подхватил котика и спрятал его под пальто, он прижался ко мне и затих. – Теть Люд, в ларьке молоко осталось?
– Ой, Саш, я уже закрыла.., ну, ладно, пошли открою быстро, сам знаешь, страшно ночью, никто не ходит.
– Знаю, знаю. Я Вас подожду потом.
Мы быстро дошли до ларька, я стоял спокойный, себя то я бояться не должен. А вот соседка подпрыгивала от каждого шороха. Мне даже стало смешно. Не плохо я их выдрессировал. Тетка Люда быстро отдала мне бутыль с молоком и закрыла магазинчик. До подъезда она шла со мной, в другой день, я, вероятно, с удовольствием бы ее убил, но сегодня – нет. Сегодня я был уже сыт и доволен, помимо этого, у меня под пальто ежилось маленькое существо, которое следовало как можно скорее отнести в тепло. А кроме того, я был уставший. Но весьма довольный, нужно сказать. Всю дорогу соседка еще сокрушалась, что же за люди, а я молча шел домой. Нес рыжий, маленький комочек. Я назвал его Вася… Зашел в квартиру, отмыл котенка, такой крошечный, наверное, глаза только открыл. Повезло ему, что я его нашел. Накормил и завернул его в мягкое, сухое полотенце, он тут же заснул. Пошел помылся сам, переоделся, постирал шмотки. Достал тайник, положил сережку этой бесящей сопли к остальным. Думаю, ее родители должны сказать мне спасибо, что я избавил этот город от мелкой мерзости. Да и их тоже. Кому захочется возиться с такой гадостью, как она. Спрятал все трофеи обратно, и с упоением стал ожидать утрешних новостей. День был насыщенный.
5.12.2000
Вечер. Прождал все утро и день. И ничего. Ничего! Снова! Майор издевается, или как? Я так старался, даже сам случай был на моей стороне, почему в новостях ничего? Не нашли? Да нет, этого быть не может, я уверен, что нашли еще ночью… Тогда почему?! Даже как-то обидно. Однако, это не единственное, что расстраивает меня. В дневнике деда нет записей практически за два года. Точнее, они были, но не хватает этих листов. Видно только корешки и понятно, что листы кто-то выдрал, но кто и почему – неясно. Сразу после февральской записи и удаленных страниц идет эта запись.
«1940.
Меня отправили на работу на фронт. В тыл. В один из новых лагерей. Он функционирует уже несколько месяцев. Находится на новых территориях Германии. В новом городе Аушвиц. Его построили на старых казармах, поэтому все здания были старые. Меня пригласил туда мой знакомый Рудольф. Его назначили комендантом и ему нужен был хороший переводчик. Я говорил на русском и польском без акцента и идеально подошел на эту должность. Всем было известно, что в Германии много различных лагерей, и я думал, что еду в рабочий. Но это оказалось не так. Перед прибытием мне выдали свод правил и норм. Я изучил их все. Когда я переступил порог Аушвица, то понял, правила не то что не соблюдаются, их тут нет вовсе. Словно я оказался в аду. Огромное количество людей в одинаковой одежде, слишком легкой для холодной погоды, худые, грязные и изможденные. Я сам работал за периметром, в здании администрации, но все что происходило внутри вызывало недоумение и непонимание. Я видел
– Генрих! Рад видеть. Как добрался?
– Да без проблем, все хорошо.
– Почему тут так много людей?
– Людей? Люди тут лишь мы и нас не так уж много.
– Ну да…
– Скота достаточно, лагерь переполнен, но зато есть рабочая сила. Да и дохнут пачками.
– Там на воротах надпись… Есть хоть кто-то, кого отпустили?
– Отпустили..? – Хёсс странно посмотрел на меня. – А! ты имеешь ввиду освобожденных?
– Да-да.
Хёсс махнул рукой в сторону здания с высокой трубой.
– Вон там они освобождаются.
– А что в том здании?
– Крематорий. – Рудольф рассмеялся жутким смехом. Мне стало не по себе.
Это же трудовой лагерь, и эти люди не больны, они могли бы принести гораздо больше пользы, если бы работали на нас. Зачем их убивают. Ничего не понимаю. Хотя я тут лишь пару дней, быть может дальше все прояснится».
Кажется, что именно в этот момент психика деда не выдержит. Ну либо через недельку. До сих пор я думаю, что дед был слишком наивен тогда.
7.12.2000
Не понимаю, почему о последней охоте нигде нет ни одного слова? Не хотят признавать, что не могут меня поймать? Стало совсем скучно. Два дня слонялся по городу, думал, может быть услышу хоть слухи, но нет! Вообще ничего! В квартире стало совсем холодно и мрачно. Котенок, которого я принес домой спал со мной, да и вообще не отходил от меня, вероятно, грелся. Это порождало в сердце грусть и радость одновременно. После Васи, это были давно позабытые чувства – заботиться о ком-то. Теперь, маленькое существо свернулось у меня на коленях. Я мог закрыть его одной ладонью, а он в ответ по-настоящему меня любил. Вспомнилась Маринка. Старая шалава, попыталась меня тогда обмануть, хорошо, что я быстро все понял. Хотя все же печально, что никто никогда не дорожил мной. Хотелось отвлечься от этих мыслей. Серая, холодная и мрачная погода за окном не добавляла позитивных мыслей. Однако, выйти и пройтись хоть немного, было единственным верным решением. Последнее время, плохо сплю, сняться кошмары. Слишком много мыслей в моей голове, воспоминаний. Все пытаюсь сложить пазлы в единую картинку.
Вышел на улицу, слишком холодно, больше часа на улице решил не оставаться. Быстро вернулся в дом. Переступил порог и услышал, как крохотные лапки бегут меня встречать. Сердце вдруг предательски защемило. С чего бы? Думаю, стоит заняться дневником деда и уже окончательно его перевести. Сделаю это сегодня. Сейчас.
«1941.
За тот год, что я находился в Аушвиц, я уяснил две вещи: первая – правила и устав, написанные для администрации и служащих тут, не работают. Вообще. Например, согласно им, охрана лагеря не могла убивать или истязать людей просто так. На то должна была быть особая причина. Но этих причин не было. Надзиратели избивали пленных до полусмерти просто за то, что на них не так посмотрели. Первое время, я вмешивался в подобное. Мое положение в лагере позволяло мне делать это, однако, это было настолько распространено, что со временем я понял, не важно сколько раз я вмешаюсь, все эти люди покойники, просто потому, что они попали сюда. Мест не хватало, заключенных расстреливали тысячами. В октябре, меньше недели назад, рядом началось строительство Аушвиц II. Это был уже не трудовой лагерь. Каждый это понимал. Вторая вещь, в которой я убедился – мы тут цари и боги. За то, как пленные вели себя, мне было их даже не жаль. Огромное количество людей, по большей части поляки, евреи, цыгане все они принимали нашу власть. К ним не осталось и малого уважения, они были тише скотины и спокойно шли на расстрелы. Иногда к нам попадали пленные русские, и вот тут начинались проблемы. Они не хотели сдаваться до последнего. Часто их отправляли на пытки в блок 11, но даже там они не ломались. Мы все равно убивали их, но в них была гордость. В них была уверенность в победе, в том, что они делают. А что делаем мы? Уверен ли я в политике партии так же, как эти люди? Мне становилось не по себе, когда я видел их. Ведь в эти моменты я отчаянно понимал, мы проиграем. В нас не было стойкости, у нас была власть, но не над русскими. Вся Европа покорилась нам за несколько недель, но СССР отстаивает каждый метр земли поливая его литрами крови. Мы продвигаемся медленно и даже взятие Москвы не приблизит победу. Нужно уничтожить каждого русского, только тогда можно говорить о завершении войны.