Дневник москвича (1917-1920). Том 1

Дневник Окунева — картина московской жизни времен войны и революции.

Коротко об авторе. Война застала его в возрасте примерно пятидесяти лет на должности московского агента пароходства «Самолет». Место видное, с хорошим жалованием. Начинал же Никита Окунев — приказчиком в небольшом торговом деле своего отца, только-только вышедшего из крестьян. Так что и крестьянский быт, и суровый уклад мелкого купечества — кровно близки ему.

Окунев добросовестно служит. Но он и — любитель веселой компании, заядлый театрал. У него множество знакомых и друзей, в том числе — и в театральном мире. Любит и собирает книги. По убеждениям толстовец. Голосует за кадетов. Не жалует ни левых, ни правых. Его и можно, пожалуй, назвать «средним москвичом». Тон его записок — тон народного здравомыслия. Он хорошо видит всякую фальшь и нелепость и умеет остроумно поддеть. И дневник его можно бы озаглавить:

«Десять лет Москвы с точки зрения здравого смысла». Такие, как Окунев, — добрые, трудолюбивые, не претендующие быть «всем», — всегда составляли большинство; именно они созидали богатство своей нации, и выслушать их мнение всегда интересно и полезно.

А в данном случае — даже и увлекательно.

Окунев начал свои записки в первый день войны 1914 года, полный предчувствий грядущих великих событий; последняя же страница была написана в 1924 году, вскоре после смерти Ленина, в разгар НЭПа, когда уже улеглись надежды, страхи и ужасы и наконец относительно прочно (по крайней мере, в Москве) установилась «новая жизнь»… Короче, когда уже не о чем стало писать.

Дневник делится на две части: дореволюционную и после. Первая — интересна, но вторая — значительно интереснее. Да и понятно: главное событие 1914-15-16 годов — война — где-то далеко; известия о ней — из газет, от прибывающих очевидцев [1] . Но революция — вот она, перед глазами! Вооруженные толпы, «хвосты» перед магазинами, пальба по Кремлю, ночные и дневные грабежи, продовольственный и топливный кризисы, стремительный рост цен, невозможность нормально работать, закрытие небольшевистских газет, разгон Учредительного собрания — так явилась революция глазам среднего московского жителя…

1918, 19, 20 годы… Позорный мир с немцами и бесконечная братоубийственная война. Холод и голод. Призывы и угрозы со страниц газет и с трибун. Вести о восстаниях против советской власти (Ярославль, Кронштадт), о постепенном развале бывшего огромного государства. Превращение монастырей в тюрьмы… На службе — бесконечные перетасовки, планы, отчеты, инструкции, при полной невозможности делать дело. Новое, хамское отношение новых начальников. Принудительные демонстрации и митинги… В быту — каждый становится вором, из-за невозможности нормальным путем достать необходимое для жизни. «Раньше каждый что-то сторожил — свое ли, чужое», — пишет Окунев. Теперь же украсть колено для печной трубы, газету со стены, доску от забора для топки — становится человеческим долгом перед семьей…

Но вот и новая экономическая политика: начисто разгромив национальный, трудовой капитал, большевики вдруг разрешают частное предпринимательство. Кому раздолье? Во-первых, иностранцам. А во-вторых — шайке спекулянтов и просто грабителей, обогатившихся в мутной воде послереволюционных лет. Вот они, роскошно одетые, прогуливаются по Кузнецкому Мосту…

В таком обличье входило «новое» в русскую жизнь. И Окунев, когда-то любивший на досуге побранить «всю нашу бестолковость», теперь — часто и тепло вспоминает и о старом укладе жизни, и о казненном Императоре — обо всем, что когда-то казалось само собой разумеющимся и неотъемлемым, а потому и недостаточно ценилось. Стал Окунев чаще ходить и в церковь, и только теперь он по-настоящему оценил духовно-культурное богатство нашей Церкви, которое копилось веками, а вот — обречено на постепенное уничтожение…

Заканчивается десятилетие. Все длиннее становятся перерывы — из-за «утомительного однообразия безобразий». Кончает самоубийством измученная жена. Чувствуется усталость, потеря интереса к событиям, полное неверие в будущее. После 1924 года Окунев прожил еще несколько лет, но дневник за это время не пополнился ни одной страницей; так и пролежал до 70-х годов, всеми, по-видимому, забытый, а потому и не уничтоженный.

Сейчас — другое время, и, случайно прочитанный, — он живо заходил от читателя к читателю. Затем — перепечатан на машинке, и вот, с согласия потомков Окунева, предлагается всем, кому близка история России.

Самиздат, Москва

Конец 70-х годов

2 января.Председателем Государственного Совета назначен бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов.

† Скончался русский посол в Англии, Граф А. К. Бенкендорф.

3 января.Сегодня исполняется войне 900 дней. И сегодня все читают воззвание Вильгельма, которое грозит затянуть войну еще на несколько сотен дней. «Наши, — говорит он, — блестящие победы и железное напряжение воли, с которым наш борющийся народ несет тяготы и бедствия войны, как лицом к лицу с врагом, так и на родине, ручаются за то, что нашему возлюбленному отечеству и впредь нечего бояться. Разгоревшиеся ярким пламенем возмущения священный гнев и ярость должны удвоить силы каждого немца и каждой немки, безразлично — будут ли эти силы направлены на сопротивление с оружием в руках и общую работу или выразятся в готовности на жертвы и самоотречение. Тот Бог, который, вселив в бесстрашные сердца народа священный дух свободы, должен даровать нам и нашим верным, испытанным союзникам полную победу над всеми насильственными стремлениями и разрушительной яростью наших врагов.»

Обывательские стенания: грибы 5 р. 20 к. фунт, масло подсолнечное 10 р. пуд, сахар 28 копеек фунт, масло русское 2 р. 80 к. фунт, сливочное 3 р. 40 к. фунт, сметана 1 р. фунт, молоко 30 к. бутылка, говядина русская 75 к. фунт, колбаса 2–3 р. фунт, уголь 11 р. куль, дрова по 45 р. за сажень. А с другой стороны, вот что делалось в Москве на Новый год: в ресторанах нарасхват требовали вина и водок, платя за них от 50 до 100 р. за бут/ылку/. Один популярный «веселый уголок» торговал в новогоднюю ночь на 38.000 р. Платили в ресторанах за кусок мяса филея на пять персон 80 р., за стерлядь на 8 чел. — 180 р. Извозчикам лихачам платили за поездку «за город», то есть в «Яр» или в «Стрельну», одиночным от 50 до 75 р., парным от 100 до 150 р. В общем, газеты считают, что на встречу Нового года москвичи истратили по ресторанам не менее 1 млн. р.!

4 января.Брусилов на встрече Нового года в своем Штабе сказал большую речь, ну конечно этакую бравурную. Беру из нее несколько строчек: «Я лично, как по имеющимся в моем распоряжении сведениям, так и по глубокой моей вере, вполне убежден, как вот в том, что я жив и стою здесь, пред вами, что в этом году враг будет наконец окончательно разбит.»

Пуришкевич тоже говорил, что в августе 1916 года триумфально войдет в Варшаву. Да мало ли, кто что говорил, говорит и будет говорить. Плюнуть нужно на всякие разговоры и ждать, когда заговорит Сам Бог. Идет уже к тому — в народе глухой пока ропот, скоро он заговорит вслух, а «глас народа — глас Божий».

На новогоднем Царском выходе Родзянко не подал руки Протопопову. Вот у нас теперь какие министры — хоть в рожу им плюй. Дело пахнет дуэлью, но примет ли ее Родзянко, не в пример Протопопову действительно порядочный человек?

5 января.Военный министр Шуваев заменен своим помощником генералом М. А. Беляевым.

Забыл записать, что выборы в Московскую Городскую Думу кассированы и будут назначены новые.

Вильсон сделал своему сенату заявление, которое, как будто, намечает уже те вехи, которые идут к миру всего мира. Вот какие положения рассеяны в этом обширном заявлении: «Немыслимо, чтобы Соединенные Штаты уклонились от участия в этом великом деле. Нам представляется случай исполнить пред человечеством наш долг… Нынешняя война должна быть сначала закончена… Обычные мирные соглашения редко обеспечивают продолжительный мир… Если мы хотим, чтобы грядущий мир оказался долговечным, то его следует обеспечить с помощью организованной высшей силы всего человечества… В первую очередь необходимо, чтобы грядущий мир был миром, не основанным на победе одной из воюющих сторон. Только такой мир может считаться долговечным, который будет заключен равным с равным… Ныне человечество жаждет свободы существования, а не равновесия сил… Никто не имеет права передавать народ от одного государства другому, как будто народ был каким-то предметом… Государственные люди повсюду согласились в том, чтобы Польша была единой, независимой и самостоятельной… Каждому из борющихся в настоящее время за развитие национальных средств и сил великих народов должен быть обеспечен доступ к открытому морю… Ни одна нация не должна быть лишена доступа к открытым путям морской торговли… Мира нельзя достигнуть без уступок и жертв… Чтобы ни одна нация не стремилась к распространению своего господства над другой… Я предлагаю управление, основанное на согласии управляемых, предлагаю восстановление свободы морей, а также предлагаю такое сокращение вооружения, которое сделало бы армию и флот исключительно орудием сохранения порядка, а не орудием нападения или эгоистического насилия.»