Дневник офицера КГБ
Шрифт:
— Отец-то кто?..
Тут чувствую на себе чей-то взгляд. Оборачиваюсь. В глубине двора за деревом стоит старик и пристально смотрит на меня. Взгляд скорее не злой — настороженный!
На всякий случай ставлю Джамика на землю. Прикладываю правую руку к груди и кивком приветствую старика. Тот отвечает мне поклоном.
Потрепав пацаненка по волосам, вхожу в здание отдела. Сотрудники отдела восторженными взглядами встретили мое появление. Оказывается, они из окон наблюдали за моим общением с Джамиком.
Поздоровавшись со всеми, я вошел в кабинет Мамнуна.
— Привет!
— Наш новый нафар, а бача — его сын.
— Сын? То-то старик на меня как-то странно смотрел, когда я пацана на руки взял.
— Странно смотрел?! Дед, наверное, речи лишился. Шутка ли, представитель такой великой страны обратил внимание на его сына… Теперь он за тебя жизнь свою отдаст.
— Так уж и жизнь? — засомневался я.
— Не сомневайся. Вам этого не понять.
Я пожал плечами. Что тут сказать? Марксизм-ленинизм, интернационализм, оперативная психология — все это хорошо. А вот достаточно мальчишку взять на руки, и его отец уже предан тебе навеки! Национальные особенности. А их по книжкам не изучить, их самим прочувствовать нужно…
В дверь постучали. Вошел тот самый старик. Спросив у Мамнуна разрешение, он подошел ко мне и, что-то бормоча, с поклоном протянул пирожные. Не поняв из его речи ни слова, я поинтересовался у Мамнуна, чего хочет Бади (так звали старика).
— Он благодарит тебя за нежное отношение к его сыну. Просит принять эти сладости.
— Да ты что, Мамнун? Эти пирожные половину его месячной зарплаты стоят. Ташаккоре (спасибо), бобо, [73] — поблагодарил я старика, дав понять, что угощенье не приму.
— Не отказывайся, бери, а то станешь его кровным врагом, — замечает Мамнун.
— Только что говорил — жизнь отдаст, теперь — кровный враг.
Тот, улыбаясь:
— Национальные особенности.
73
Бобо (баба) – уважительное обращение к старикам.
Чтобы принять пирожные, я протянул руки, но старик попытался их поцеловать.
Я резко встал. Это уже слишком.
— Мамнун, объясни ему, чтобы так не делал.
— Не могу. Здесь я бессилен.
При последующих встречах со стариком, прежде чем он успевал своими губами приложиться к моим рукам, я его обнимал и приветствовал как равного, традиционным «джурасти! хубасти!»
— Что-то он неважно выглядит, — говорю Мамнуну.
— Второй день желудком мается.
После некоторых уточняющих вопросов я поставил диагноз заболевания — гастрит. О гастрите я знал практически все. Много хлопот он мне доставлял.
Взяв из кейса таблетки викалина, [74] которые всегда были при мне, я подал их старику.
— Переведи, чтобы по одной таблетке три раза в день принимал, — попросил я Мамнуна. — И вот еще, — подаю таблетки аскорбиновой кислоты. — Их можно и мальцу дать, но не больше
Поблагодарив меня, старик вышел из кабинета.
Покончив с «медицинскими» делами, перешли к рабочим вопросам…
74
Желудочные лекарства.
На следующий день старик встретил меня радостной улыбкой:
— Салам алейкум, агойе табиб! [75]
Он что-то быстро — быстро мне говорил, весело хлопая себя по животу. И без медицинского образования было понятно — викалин ему помог. Вот что значит организм не избалован лекарствами. Не то, что у нас. Годами горстями лекарства жуем и докторам жалуемся: «не помогает». В пустыню всех! На хлеб и воду! Враз все пройдет.
Подошли двое афганцев. Одному на вид лет двадцать пять, другому чуть меньше. Поздоровались. Выяснилось, что это старшие сыновья Бади. Понятно, нужна медицинская помощь. Я же теперь табиб!
75
Здравствуйте, господин врач.
Старшему, Надиру, определил радикулит. Посоветовал лететь в Кабул. Дал три таблетки аскорбинки.
— У тебя что? — спрашиваю младшего Алима. И тут я увидел, что его руки покрыты сыпью.
— Это еще не все. — Алим оголил ноги. Они, как и руки, — сплошь в мелких прыщах. — И вот еще, — он поднял рубашку…
— У тебя на теле есть место, где нет сыпи? — спросил я.
Алим отрицательно покачал головой.
«Сколько же мне понадобится хозяйственного мыла и хлорки, чтобы отмыться? Если это поможет», — подумал я.
Что делать? Назвался табибом — лечи! Только вот как? Без госпиталя здесь не обойтись. Представляю «радостные лица» врачей.
— Поедешь с нами, — говорю Алиму, — обратно сам будешь добираться. Согласен?
Тот утвердительно качает головой. А куда ему с «подводной лодки» деться?
В мошаверке ребятам рассказал про Алима.
— А как ты с ним здоровался, Саша? — спросил меня Махир.
— Покажи правую руку, — прошу его.
Махир, ничего не подозревая, протягивает мне свою руку.
— А вот так! — с этими словами сжимаю ее. — Теперь вся зараза к тебе перешла.
Вырвавшись из моего крепкого рукопожатия, с криком «дурак!» Махир убежал в туалет мыть руки.
Ребята от смеха лежали вповалку.
— Смейтесь, смейтесь! Ручки, вот они! Теперь вы все в моей власти, — шучу я.
Некоторые ребята на всякий случай сели подальше от меня. Шутки шутками, но всякое может быть.
С Махиром я, конечно, поступил не по-джентльменски, но он сам напросился. Предложенный мною мир он принял, но руки не подал и до самого отъезда в Союз ходил с «камнем за пазухой» и куском мыла в кармане. Я ему хотел предложить веревкой запастись, но это было бы уже слишком…