Дневник папиной дочки

Грачёва Катерина

…Оксана не утерпела, прибежала сама, вытащила его на какой-то приезжий духовой оркестр. Он пытался уклониться, ссылался на неготовый ужин и неубранный дом, но мне их молчанки надоели, я решила проявить солидарность с Оксаной и взяла эти уборки на себя. Он начал смущаться, но общими усилиями мы его уговорили.

Надеюсь, что у них все нормально, а у меня-то день просто замечательный. Столько полезного сделать.

Ночь.

Вернулся поздно, испуганно прошел по чистому полу, как по канату, тихонечко сел в уголку кухни на табуреточку. Вот ведь застеснялся еще! Я давай ему с жаром объяснять, как мне тут невыносимо скучно,

и все эти дела для меня — настоящее спасение. У деда я уже и так все вымыла и прибрала, что было можно (и что нельзя). Но у Ведронбома я ничего кроме библиотеки и пары грязных сапог, которые лежали под книжным стеллажом, не перемещала.

Он немного успокоился, я ему чаю налила, спросила про оркестр, он начал вздыхать. «Жень, огромная просьба, сослужи мне одну тяжкую службу». Я испугалась и говорю: «Что угодно, только, пожалуйста, не эти дурацкие записки носить со взаимоотношениями, терпеть я всего этого не могу, и обязательно потом во всем виноватым окажешься». «Это точно, — говорит. — Ты меня за что из дома выставила? Вот увидишь, попадет тебе еще за это с двух сторон. В этот раз я промолчал, но в следующий не вмешивайся, а то, прости великодушно, отшлепаю».

Я так и вскочила. Сначала крайне возмутилась. Потом (папа говорит: сосчитай до десяти) подумала, что упрек его справедлив, и страшно расстроилась. «Ну вас обоих, — говорю, — у нее семь пятниц на неделе, и ты тоже как маленький, а я за ее судьбу отвечаю. Она меня уже извела своими просьбами и упреками! То ей приведи Ведронбома, то ей уведи Ведронбома, то ей кашки, то промокашки, и вот-де был бы папа — так он бы помог, а я злая и не помогаю, и вообще!..»

Не выдержала, почти разревелась и побежала обуваться. Куда глаза глядят, в ночь, под звезды. Надоели мне они все.

Ведронбом испугался, встал поперек двери, как дурачок, а я тоже, как дурочка, пошла тогда окно открывать.

Он говорит: «Женя, Женя, так ведь она меня тоже извела, я не знаю, куда мне от нее деться! Мне было жаль, что вам скучно, ну и повел в театр, а она напридумывала себе невесть что. Она ж совершенно не хочет слышать, что я ей говорю, ведь честное слово, не давал ни единого повода, но она их умудряется выискивать. Хоть из рогатки от нее отстреливайся! Я бы сам давно ее спровадил, но ведь опять как ляпну чего не то — и ты меня снова от деда отлучишь, так что ж мне делать-то теперь?»

Вот так. Называется — пообщались. В общем, я осталась. Завтра доделаю каталоги и пойду. А может, и не доделаю, на такую голову делами не занимаются. Настроение отвратительное. Во-первых, предстоит разговор с этой несчастной Оксаной. А во-вторых, я уж так свыклась с мыслью, что он будет мне родственником, а тут…

2 августа

Оксана со мной не разговаривает. Она считает, что я увела у нее жениха! Что я подмаслила его чтением его собственной статьи!!!

Вот и будь после этого дипломатом.

Ночую у Степы. Домашних видеть не хочу.

4 августа

Мои ночевки у Ведронбома и ссора с Оксаной не остались без внимания. Вот ведь кому-то жить скучно. Мальчишки какие-то дразнят, неприлично и грязно. Что за народ. Лучше б меньше мусора раскидывали. Вероятно, завтра будут уже про Стёпу болтать. Потому что я опять остаюсь у них. Учу его дочек делать всяких журавликов из бумаги.

5 августа

Мы с Михалычем составляем пиар-план по изменению здешнего самосознания в сторону охраны окружающей среды. И ночую я у Михалыча. Принципиально. Они

у меня дождутся, эти умники, я ведь человек упрямый, я ведь тут у всей деревни переночую, пока они не устанут про меня всякий бред распространять!!

7 августа

Сегодня совсем озлилась: пристали уже около Ведронбомовского дома, когда я уносила книги поменять. Ну, я и бухнула с порога:

— Ты хоть сам-то в курсе, что я твоя жена?

— Нет, — говорит. — Отстал от жизни. Заходи, хоть чаю выпьем по такому случаю. А то ведь и поговорить некогда с женой-то.

Пока общались, все тот же умник лет двенадцати давай под окном заводить шарманку про тили-тили-тесто. Ведронбом высунулся и говорит:

— Уймись ты, вчерашний день! Какая еще невеста? Мать троих детей, и один из них негр. Иди, иди отсюда.

Вечером Михалыч спросил, от кого ж это у меня негр получился. Уж этот Ведронбом ляпнет так ляпнет. Хорошо, если я здесь не озверею. У кого бы еще переночевать, не придумаю.

Хочу домой. Все плохо. Ничего не нравится. По-моему, у меня даже температура.

Ночь

У Михалыча какие-то проблемы в редакции. Он напился водки и пришел со мною поговорить.

«Ты вот смотришь на меня, думаешь, пьян старый дурак. И статьи-то его бездарны, и труды-то его напрасны. Все так, Женюшка, да ведь куда ж мне такому деться? Уродили меня в грехе и в грехе вырос, и ничего другого не знал. Ты такая маленькая и умница, сколько тебе Бог дал, не налюбуюсь. Когда б я мог так писать, то давно уж тут город-сад бы построил, да что ж теперь поделать? У всех умниц свои дела, и оно правильно, ты не подумай — я не ругаю, да только кто ж окромя меня дурака мое дело сделает? Никто. А потому, глуп ли, гол ли, иди да трудись. Помру, спросит Бог: никто не понимал твоего дела, а ты один понимал, так кто ж, окромя тебя, злодея, за это дело в ответе? Я тебе разумение беды дал, а ты руки и опустил: не умею да не могу. Ан что я Богу скажу? Вот то-то и оно. Спасибо тебе за помощь, Женюшка, а смеяться надо мной смейся сколь хошь, не ахти какая птица Михалыч, переживет. Пьян я, Женюшка, стыдно перед тобою хорошею, ну прости меня, тяжко мне, таков я есть, куда мне с того деться».

«Не слушай, — говорю, — никого, Михалыч, ты лучше всех, и я тебя люблю, и статьи тебе еще из города присылать буду, знай печатай».

Он успокоился, ушел и заснул.

А я сижу одетая под одеялом, пью кипяток, стучу зубами и жду утра. Ох, лучше б я была брезгливой, как Оксана. Очень надеюсь, что это все-таки не дифтерия, а чего-нибудь попроще…

11 августа

Второй день лежу тут у деда, болею, одолела «Естествознание» Дубнищевой. Все знакомые уж меня навестили, а Ведронбом не идет. (Муж называется). Просила Оксану обменять книги — топорщится. Пришлось просить деда, но он говорит: «Не суетись, сам придет твой Ведронбом». Мой Ведронбом. Мой Ведронбом!!! И ты, дедушка, туда же! Да это ж просто натуральная травля людей и вообще всего человеческого.

Оксана говорит, что в разговорах с местными кумушками напала на след основного источника слухов: это-де склочная старая дева Элла из дома с оленем на воротах, которая давно имеет виды на Ведронбома. Уж не знаю, кто такая эта Элла, но вот и ей тоже досталось! Я сказала Оксане, что в агентство «Одна баба сказала» я входить не хочу и его информационной рассылкой тоже не интересуюсь. Оксана обиделась.

Папа, как ты тут жил. Но ведь жил как-то.

…И никакой «мой Ведронбом» так и не пришел.