Дневник писателя 1873. Статьи и очерки

Достоевский Федор Михайлович

<Вопрос.> Сипко.

<Ответ.> Не знаю господина Сипко; не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Сундуков 1-й.

<Ответ.> Не знаю господина Сундукова 1-го. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Сундуков 2-й.

<Ответ.> Не знаю господина Сундукова 2-го. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Назаров.

<Ответ.>

Не знаю господина Назарова. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Петров.

<Ответ.> Не знаю господина Петрова. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Взметнев.

<Ответ.> Не знаю господина Взметнева. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Бурнашев.

<Ответ.> Не знаю господина Бурнашева. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Петр Петрович Семенов.

<Ответ.> Не знаю господина Семенова. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

<Вопрос.> Лукин (учитель) Василий Васильевич.

<Ответ.> Не знаю господина Лукина. Не знаю, был ли он знаком с Петрашевским.

Федор Достоевский

<подписка Ф. M. Достоевского в военно-судной комиссии>

Г-ну отставному инженер-поручику Достоевскому.

Высочайше утвержденная для суждения Вас по полевым военным законам Военно-судная комиссия предлагает Вам объяснить: не имеете ли Вы, в дополнение данных уже Вами при следствии показаний, еще чего-либо к оправданию своей вины представить?

К оправданию своему не имею представить ничего нового, кроме, разве того, что я никогда не действовал с злым и преднамеренным умыслом против правительства. Что я сделал, было сделано мною необдуманно и многое почти нечаянно, так, например, чтение письма Белинского. Если же когда-нибудь я что сказал свободно, то разве в кругу близких людей, которые могли понять меня и знали, в каком смысле я говорю. Но распространения моих сомнений я всегда убегал.

Федор Достоевский

20 октября 1849 г.

<мемуарная запись Ф. M. Достоевского в альбом О. А. Милюковой об его аресте>

Двадцать второго или, лучше сказать, двадцать третьего апреля (1849 год) я воротился домой часу в четвертом от Григорьева, лег спать и тотчас же заснул. Не более как через час я, сквозь сон, заметил, что в мою комнату вошли какие-то подозрительные и необыкновенные люди. Брякнула сабля, нечаянно за что-то задевшая. Что за странность? С усилием открываю глаза и слышу мягкий, симпатический голос: «Вставайте!»

Смотрю: квартальный или частный пристав, с красивыми бакенбардами. Но говорил не он; говорил господин, одетый в

голубое, с подполковничьими эполетами.

— Что случилось? — спросил я, привстав с кровати.

— По повелению…

Смотрю: действительно «по повелению». В дверях стоял солдат, тоже голубой. У него-то и звякнула сабля… «Эге! да это вот что!» — подумал я.

— Позвольте ж мне… — начал было я…

— Ничего, ничего! одевайтесь… Мы подождем-с, — прибавил подполковник еще более симпатическим голосом.

Пока я одевался, они потребовали все книги и стали рыться, не много нашли, но всё перерыли. Бумаги и письма мои аккуратно связали веревочкой. Пристав обнаружил при этом много предусмотрительности: он полез в печку и пошарил моим чубуком в старой золе. Жандармский унтер-офицер, по его приглашению, стал на стул и полез на печь, но оборвался с карниза и громко упал на стул, а потом со стулом на пол. Тогда прозорливые господа убедились, что на печи ничего не было.

На столе лежал пятиалтынный, старый и согнутый. Пристав внимательно разглядывал его и наконец кивнул подполковнику.

— Уж не фальшивый ли? — спросил я…

— Гм… Это, однако же, надо исследовать… — бормотал пристав и кончил тем, что присоединил и его к делу.

Мы вышли. Нас провожала испуганная хозяйка и человек ее, Иван, хотя и очень испуганный, но глядевший с какою-то тупою торжественностью, приличною событию, впрочем, торжественностью не праздничною. У подъезда стояла карета; в карету сел солдат, я, пристав и подполковник; мы отправились на Фонтанку, к Цепному мосту у Летнего сада.

Там было много ходьбы и народу. Я встретил многих знакомых. Все были заспанные и молчаливые. Какой-то господин, статский, но в большом чине, принимал… беспрерывно входили голубые господа с разными жертвами.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — сказал мне кто-то на ухо.

23 апреля был действительно Юрьев день.

Мы мало-помалу окружили статского господина со списком в руках. В списке перед именем господина Антонелли написано было карандашом: «агент по найденному делу».

«Так это Антонелли!» — подумали мы…

Нас разместили по разным углам, в ожидании окончательного решения, куда кого девать. В так называемой белой зале нас собралось человек семнадцать…

Вошел Леонтий Васильевич…

Но здесь я прерываю мой рассказ. Долго рассказывать. Но уверяю, что Леонтий Васильевич был преприятный человек…

Ф. Достоевский

24 мая 1860

Примечания

В двенадцатом томе Собрания сочинений Достоевского печатается «Дневник писателя» за 1873 г., а также его статьи, очерки и фельетоны, помещенные в газете-журнале «Гражданин» (1873–1874, 1878) и литературном сборнике «Складчина» (1874). В «Приложении» печатаются «Объяснения и показания Ф. M. Достоевского по делу петрашевцев», представляющие большой биографический интерес и имеющие некоторую перекличку со статьями «Дневник писателя».