Дневник полковника Макогонова

Немышев Вячеслав

Метрах в пятидесяти от взорванного автобуса замер бортовой армейский КамАЗ.

Макогонов, как подъехал, соскочил с брони и, походив туда-сюда, уяснил себе, что произошло. Но не искореженная водительская кабина

автобуса и не тела у дороги взбесили начальника ленинской разведки. Когда он взобрался на борт грузовика, увидел кровавую картину: внутри в черной луже на матрасах и мешках с бельем лежал солдат с перерезанным горлом. Мешки пропитались кровью, кровь капала за борт на землю.

– Доигрались, – процедил Макогонов.

– Я тебя предупреждал, что могут быть непредвиденные обстоятельства, – сказал Штурман.

– Что саперы? – спросил его Макогонов.

– Вон, Норгеймер бродит.

Слава Норгеймер обследовал воронку у обочины. Когда Макогонов подошел к нему, Норгеймер держал в руках осколки и проводки от какого-то приборчика.

– Ну?

– Часовой механизм.

– И что?

Штурман заглядывал через плечо.

– Да ничего, только странно. Почерк знакомый.

– То есть? – переспросил Штурман.

Норгеймер как-то странно посмотрел.

– Надо поговорить. Но не здесь. Что с тем на КамАЗе делать?

– Кто его? – спросил Штурман.

– Казачков перевел, –

продолжал Норгеймер, – слышал от местных. Один из вневедомственной охраны его полоснул. После взрыва, как убитых поволокли из автобуса, тот и заскочил в КамАЗ. Полоснул – и ноги. Отомстили, значит. КамАЗ случайно оказался, проездом. Они на Ханкалу ехали, постельное белье везли менять. Или сдавать… Однохуйственно теперь.

– Ты погоди, – заинтересовался Штурман, – а что, твой Казачков по-чеченски говорит?

– Говорит немного. Он же полукровка: мать русская, а отец чеченец.

– Ну-у! – аж присвистнул Штурман.

Убитым оказался солдат из комендатуры Старых Промыслов. Появился главный комендант Филатов, кто-то из местных властей. Заметив журналистов с камерами, Макогонов приказал своим сворачиваться. Норгеймер и саперы тоже закончили работу. Колонна Ленинской комендатуры, прорвавшись через вопящую беснующуюся толпу, запылила в сторону площади Трех Дураков. На месте остались Штейн-Муфтий со своими операми и следователи прокуратуры. Шумел стихийный митинг. Делали свою работу журналисты.

Вечером в новостях смотрели репортаж. Собрались в комнате Штейна. Макогонов натирал ноги пахучей мазью. Штурман подначивал его:

Конец ознакомительного фрагмента.