Дневник полярного капитана
Шрифт:
Температура все падает; сегодня уже –39° [–39,4°C].
Те из наших собак, которые гуляют на свободе, напали на тюленя; другого мы нашли мертвого, очевидно, затравленного довольно давно. Оказывается, что Дмитрий дальше к северу видел нескольких тюленей, и Мирз сегодня убил одного большого, кроме того, которого собаки утром травили.
Хорошо, что есть тюлени поблизости, но очень досадно, что собаки открыли их логовище.
Очень приятно, что хорошая погода так долго держится.
Суббота, 1 июля.
Мы к лыжам изобрели новые сапоги; кажется, будут удачны. Эдгар Эванс отличился по сапожной
Температура весь день держалась немного пониже –30° [–34°C], без ветра и при ясном небе; к вечеру поднялся ветер, но температура осталась на –32° [–36°C]; ветер же сразу достиг скорости 25 миль в час; на дворе нельзя сказать, чтобы было приятно!
Воскресенье, 2 июля.
Ночью был ветер, но к утру опять совершенно стихло; температура нормальная, около –35° [–37°C]. Луна снова взошла; первая четверть ее показалась из-за Эребуса около 5 часов пополудни. Она перейдет меридиан, к сожалению, ночью, но такие дни приятны и при низкой луне; отрадно, что для наших экскурсантов выдалось такое спокойное время.
Понедельник, 3 июля.
Опять тихий день, но небо какое-то подозрительное. Тонкие слоистые облака то образуются, то расходятся; такие же облака вьются над Эребусом. Возможно, что на мысе Крозье ветер.
Люди ушли далеко на ледяное поле. Весело смотреть на огоньки работников, светящиеся у какой-нибудь проруби или полыньи, слушать далекие, звучные голоса или шуршание лыж.
Вторник, 4 июля.
Метель и приключения.
Вчера к ночи поднялся ветер; температура хотя и поднялась на несколько градусов, но не настолько, насколько следовало бы при таком ветре. Сегодня до полудня он дул со скоростью от 40 до 45 миль в час при температуре от –25° [–32 °С] до –28° [–33 °С]. Не такая, казалось бы, погода, чтобы выходить из дому.
После полудня ветер слегка утих. Тэйлор и Аткинсон сходили на Вал, посмотреть защищенный термометр. После того два удальца, Аткинсон и Гран, без моего ведома порешили отправится на ледяное поле, посмотреть термометры, поставленные в бухтах, Северной и Южной. Было 5 часов 30 минут. Гран вернулся к обеду, в 6 часов 45 минут, и я только позже узнал, что он удалился от берега не более как ярдов на 300 и почти целый час пробирался домой.
Отсутствие Аткинсона осталось незамеченным почти до конца обеда, то есть до 7 часов 15 минут, хотя я и слыхал, что ветер утих еще в начале обеда и пошел легкий снег.
Хотя я был несколько раздосадован, однако серьезного опасения у меня еще не возникало. Все же, по мере того как люди выходили из дому, я рассылал их в разные стороны на небольшие расстояния, приказывая им кричать и показывать фонари, и, кроме того, велел зажечь на Флюгерном холме парафиновый факел.
Эдгара Эванса, Крина и Кэохэйна я отправил с фонарем в северном направлении. Пока происходили эти бессвязные поиски, с юга опять поднялся ветер, но не особенно сильный, небо стало проясняться, а луна пробивалась
Первым пошел Э. Эванс; с ним пошли Крин, Кэохэйн и Дмитрий с легкими санями, спальным мешком и фляжкой коньяка. Ему было приказано обыскать край берега ледника вдоль дуги, образуемой бухтой до ледника Барни и мыса того же имени. Остальные разделились на пять партий, и Дэй ходил взад и вперед по Флюгерному холму, временами зажигая на вершине пучки намоченной керосином пакли. Наконец, Клиссольд и я одни остались в доме, и опасения мои с каждым часом возрастали.
Я постичь не мог, каким образом вполне здоровый человек давно не вернулся или, в худшем случае, в такую погоду и в такой одежде не укрылся где-нибудь. Аткинсон собирался уйти не дальше чем на милю; было 10 часов 30 минут – всего пять часов с его ухода. К какому заключению можно было прийти? И все-таки я никак не мог себе представить, чтобы с ним случилось что-нибудь на открытом льду, где не было ничего опаснее неглубокой трещины и крутого сугроба.
Я наделяся, что будет обыскано каждое место, где только могло что-нибудь случиться. Так пробило 11 часов, потом 11.30 – 6 часов как ушел! Наконец, в 11 часов 45 минут слышу голоса, и, к великой моей радости, Мирз и Дэбенхэм ведут беглеца. У него была сильно обморожена рука, также и лицо, но меньше; как обыкновенно бывает в таких случаях, он сильно растерялся, а впрочем, был совершенно здоров.
Насколько можно было понять из его довольно несвязного рассказа, он прошел не более четверти мили по направлению к защищенному термометру, как решился вернуться. Он пробовал идти так, чтобы ветер дул немного в сторону от первоначально соблюдаемого им направления и, немного погодя, наткнулся на старую прорубь для рыбной ловли, находившуюся, как ему было известно, в 200 ярдах от мыса. Он прошел 200 ярдов, как ему казалось, в правильном направлении, но никуда не дошел. Если бы он тогда повернул на восток, он наткнулся бы на берег поблизости от дома. То, что он этого не сделал, а пошел прямо, показывает, в каком он находился замешательстве. Не подлежит сомнению, что человек в метель должен не только поддерживать кровообращение в своих членах, но и бороться против онемения мозга и отупения рассудка, грозящих роковыми последствиями.
В самом деле, Аткинсон не имеет особенно ясного представления о том, что с ним было после того, как он не нашел мыса. Он, как видно, бесцельно бродил, пока не наткнулся на островок; обходил его кругом; говорит, что ничего не видел на два шага перед собой, что часто попадал в трещину, что остановился, наконец, под прикрытием каких-то скал, что тут ему обморозило руку, вследствие того что он долго не мог надеть снятую и обмерзлую рукавицу, однако все же натянул ее и стал копать яму, чтобы в ней засесть и ждать.