Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945
Шрифт:
Занятия проводились с утра до самого обеда. Это хорошо подтягивает. Жаль только, что осмотра по форме 20 еще ни разу не сделано.
Сегодня в результате решительного штурма полностью освобожден наш славный, героический Севастополь! Крым весь наш. Фашистам не удалось отсидеться за их «Голубой линией». 6 мая
Ночью нас опять бомбили, но на этот раз один Николай полез в «кувшин».
В экипаже нашем сразу два события: механик наконец надел сапоги (они хотя и б/у, но носить можно), а Николаю командир полка приказал за какую-то пустячную провинность во время дежурства по части сбрить усы.
Конечно, приказы не обсуждаются, но в глубине души мы все сочувствовали
Николая усадили лицом к освещенному вешним солнцем окну перед снятым со стены древним хозяйским зеркалом, в котором, хотя и очень смутно, все же отражалось человеческое лицо. Вместо хрустящей салфетки, перекинули с плеча на плечо новенькое вафельное казенное полотенце. Жора принес с кухни котелок с горячей водой, старшина Иван Иванович мастерски «довел» бритву, а Ефим Егорыч взбил в граненом зеленого стекла стакане белоснежную пену и густо намылил хмурое Колино лицо. Сидя на лавке у стены, наблюдаю за священнодействием и тоже молча хмурюсь. Время от времени то в одном, то в другом конце комнаты раздается тяжелый вздох. Но вот последний клок мыльной пены исчез с верхней губы наказуемого. Николай утерся намоченным краем полотенца — и мы ахнули, увидев, вместо привычного усатого, немного сурового бледного лица, очень юное, почти мальчишечье, слегка растерянное, с порозовевшими от бритья щеками. 8 мая
Выехали на переформировку. Хозчасть наша, как это заведено, готовясь к переброске полка в тыл, еще в Молдавии запаслась несколькими коровами и здоровенными кабанами, мукою, крупами и постным маслом. За Бугом все очень дешево: откормленного борова, например, отдают за «красненькую», то есть за тридцатирублевую бумажку, на которую в России сейчас ничего не купишь. И мы, по достоинству оценивая старания хозчасти, великодушно прощаем ей все старые грехи, зная, что эти запасы очень нас выручат во время нашего пребывания под Москвой. 20 мая
Едем по Московской области. Не задерживаясь, проносимся мимо Малоярославца (осталось чуть больше пятидесяти километров до места), потом мимо Наро-Фоминска — предполагаемого пункта назначения. Нас продержали недолго на станции Москва-II и начали катать по Окружной железной дороге. Вот проплыл укрепленный Новодевичий монастырь, Москва-река в граните, замелькали знакомые названия: Соловьевы горы, Серебряный Бор, Владыкино.
Значит, опять нас везут на старые места. [300] 21 мая
Полк разместился в одноэтажных домах в Мамонтовке.
Разумеется, за два-три перегона до этой станции дошлые хозяйственники оперативно сгрузили скот, и добровольцы пастухи из солдат на рысях угнали животных в лес, подальше от бдительных интендантских очей, коими славятся инспектора из Центра формирования тяжелых самоходных полков. Помня предыдущую зимнюю переформировку, одобряю в душе предусмотрительность и военную хитрость полковых кормильцев. 24 мая
Выдали наконец деньги. Мы сразу же кинулись в «киносарай» (так метко окрестили наши ребята здешний кинотеатрик, совершенно запущенный за годы войны, грязный и облезлый) смотреть «Сокровища Ценского ущелья». 25 мая
В полку была лекция о международном положении, на которой мы лишний раз убедились в том, что союзники наши — наглецы высшей пробы...
Вечером состоялось комсомольское собрание батареи. Меня избрали комсоргом. 27 мая
Утром приезжал фотограф. Все фотографировались. Ради этого события мне пришлось вчера самому перешивать отложной воротник командирской
Только 23-го вечером сменился и снова заступаю караульным начальником. Ворчи не ворчи, а офицеров-то мало. 29 мая
Второй день, как живем в 7—8 километрах от Загорска, в лесу, где сами вчера разбили палаточный лагерь. Разместились поэкипажно. С утра расходимся на занятия по специальностям; [301] после обеда, если не в наряде, приятно бездельничаем: пишем письма, читаем свежие газеты и зачитываемся редкими в походном быту книгами, в большинстве своем истрепанными донельзя.
Смотрел кинофильм «Радуга» в Птицеграде. Городок этот лежит на полпути от нашего расположения до Загорска. На сеансе было много девчат — студенток здешнего учительского института, но познакомиться толком с ними и тем более поделиться впечатлениями о картине никто из нас не успел, так как сразу же после окончания фильма нас усадили в грузовики и увезли в лес. 2 июня
Вот уже второй день выступаю в роли новоявленного Ната Пинкертона, разыскивая в Москве (ищи иголку в сене!) дезертира из роты автоматчиков. Такая рота обязательно придается теперь каждому тяжелому танковому и самоходно-артиллерийскому полку (очень правильное нововведение). К нам в роту прислали несколько рядовых и сержантов — румяных молодцев в щегольских, пригнанных на славу шинелях с голубыми авиационными петлицами. Очевидно, эти «орлы» проштрафились, «воюя» в тылу. Одному из них, москвичу, не очень понравилось назначение в действующую армию, где он на деле мог бы проявить свою доблесть, и подлец сбежал. И вот вдвоем с товарищем беглеца, сержантом, мы разъезжаем из конца в конец Москвы то в метро (вчера впервые спустился я на станцию «Комсомольская»), то в троллейбусе, то в трамвае, то в автобусе, бродим по каким-то кривым закоулкам, среди старых, обшарпанных временем домов и домишек, заходим в подозрительные двери. Возвращаемся в полк поздней ночью, еле передвигая ноги от усталости и голодные, потому что выдаваемый нам, вместо обеда и ужина, сухой паек состоит из нескольких сухарей и банки американских консервов, да не колбасных и не тушенки, а каких-то сухих и спрессованных так, что их можно есть, только расковыряв ножом. «Чтоб вам подавиться вашим вторым фронтом!» — сердито ворчит сержант, перемалывая крепкими зубами сухое безвкусное крошево и высматривая водоразборную колонку, из которой можно было бы промочить горло. [302] 3 июня
Возвращаемся из Загорска с электрички пешком во второй половине дня. Розыски приказано прекратить: командование сообщило о дезертире куда следует, и теперь этому типу не позавидуешь.
Идем вчетвером: командир взвода разведки в пехотной фуражке с малиновым околышем, нарядный сержант из роты автоматчиков в авиаторской форме, командир машины со скрещенными пушечками на погонах и я — с танками.
Перед Птицеградом, у последнего поворота дороги, мощенной крупным булыжником, замечаем в тени деревьев четырех девушек, прилежно зубрящих что-то по конспектам и учебникам.
Командир разведчиков, самый старший среди нас и, следовательно, самый бывалый, тотчас круто сворачивает с тропинки и идет на сближение с девчатами. Он заводит с ними шутливый разговор, в который постепенно включаются все. Студентки некоторое время терпели наше общество, тщетно пытаясь углубиться в дебри старославянских прошедших времен, а потом подхватили свои книжки и толстые тетради и, отшучиваясь сердито, неторопливо направились в общежитие. Так как это было нам по пути, более полукилометра будущие учительницы шествовали в сопровождении представителей четырех родов войск (это отметила самая бойкая из них, рослая, как гренадер, по имени Юля).