Дневник смертницы. Хадижа
Шрифт:
— А что делать? Жить надо…
— Не говори…
Они сидели рядом и пили чай вприкуску. Бабушка качала головой, тетя вздыхала. Свет лампы не доходил до них, и я видела на их лицах тень. Мне почему-то стало неспокойно. Мороз прошел по моей спине. И сердце, как у тети, заходило туда-сюда. Что со мной, не понимала я.
На улице уже потемнело. В соседних домах загорелся желтый свет. Ночная бабочка залетела в открытую дверь и летала вокруг лампы. В комнате было так тихо, что был слышен ее полет. Она налетала на лампу, стукалась об нее и снова кружила. Мне и это было слышно. Каждый раз, как бабочка ударялась о лампу, мое
— Надо закрыть дверь, — сказала она. — Холод напустил. Хадижа, иди закрой.
Я встала и закрыла дверь.
Я уехала через две недели. За мной приехала тетя Зухра, как и обещала. Надира подарила мне на счастье махровый халат. Его она получила в приданое десять лет назад, но ни разу не надела. Наши женщины часто хранят новые вещи в сундуке. Раньше они получали в приданое несколько платьев и носили их всю жизнь. Раньше же не было городских рынков, на которых можно все купить. Одежду шили сами. А теперь мода так быстро меняется. Полежит одежда в сундуке, и через несколько лет уже никто не захочет ее носить. Приходится гоняться за модой, а вещи из сундука за ней не успевают.
За неделю до моего отъезда дедушка перестал ходить на годекан.
— Зачем учиться? Пусть с нами живет. Она не такая, — говорил он, и голос его звучал как скрип точильного камня.
— Не такой ее мать была, — ответила бабушка, — а она такая.
Почему-то бабушка разозлилась. Она никогда не кричала на дедушку. Точно сказать не могу, как это бывало — словами не получается передать. Бабушка никогда не кричала на дедушку громко. Но иногда она говорила так тихо и спокойно, что в ее голосе слышался крик.
— Э-э-э, что ты знаешь? Что ты говоришь? Не сможет она в этом проклятом городе. Там что творится, ты телевизор совсем не смотришь, да? Всю жизнь ты поперек моему слову вставала. Всю жизнь я слово, а ты — два. Как ты мне надоела, женщина…
— Аллах! Я что, ее одну отпускаю? Она что, на съемной квартире будет жить? У Зухры в секции будет жить. Там прокурорские, такие, сякие, всякие. Замуж выйдет.
— Здесь пусть выходит. Тут с нами ей будет тепло, хорошо… — Дедушка стал крутить волосы на виске. Спереди у него уже давно появилась лысина.
— У Зухры квартира большая, деньги тоже есть… Я, честно говоря-я-я, — примирительно сказала бабушка, — думаю Зухру обхитрить. Пусть поедет, поучится, кто-нибудь ее заметит, замуж выйдет через год-два, и дома сядет, дети пойдут.
— Аллах, ты доведешь меня когда-нибудь! Какая ты коварная женщина! Зачем я, дурак, на тебе женился? Всю жизнь так — ты меня до речки доведешь, а воды выпить не дашь, уведешь обратно. Учатся для этого, что ли? Учатся, чтобы знания были.
— Вай, кому твои знания нужны?!
— Если не нужны, не надо в университеты ходить.
— Да?! Тебя слушать — она всю жизнь в нищете, как мы, будет жить. А я хочу ей хорошей
Бабушка замолчала. Дедушка продолжал крутить волосы на виске и шумно дышал. Я сидела за своей неплотно задернутой занавеской и все слышала. Они меня не видели.
— Всю жизнь ты сама мне перечила… — тихо сказал дедушка. — В тебя она и пошла. Язык у нее — в тебя. Айша хорошая девочка была. Молчаливая, никогда ничего от нее не услышишь.
— Я тебе перечила?! Не стыдно тебе такие вещи теперь говорить? Кто Айшу за Расула замуж выдал? Как я тебя умоляла не делать этого. Любит она его! Пах… Тоже мне — любит! Я тебе говорила: сегодня любит — завтра не любит. Что ты мне говорил? Нет, пусть Айша по любви замуж выйдет, хоть за бедного, пусть счастлива только будет… Вот тебе, получил, как она счастлива!
— Прикуси язык, женщина! — крикнул на нее дедушка. — Много разговаривать стала!
— Я-то язык прикушу, только ты теперь смотри сам, как выходит, а выходит, что родственники Расула ни разу не поинтересовались, как их внучка живет. Им все равно, да. Как мы ее растили, как поднимали, им дела нет. Только раз они приехали, когда Айша умерла. Все — больше на порог не показались. Зухра моя сестра, не чужой же человек. Как она о ней заботится, как о дочке. Смотри, сколько вещей привезла. Русик уехал, квартира тоже пустая. Хадижа ей по хозяйству поможет — готовить-убирать. Вай, что ты переживаешь? Что с ней будет, а? Ничего не будет. Смотри, у Вагаба тоже какие знакомые важные. Вагаб — уважаемый человек. Они на свадьбы ее будут брать, туда-сюда будут вместе ходить. Пусть у людей на виду будет. Я тебе говорю, так лучше для нее. У тебя тоже внучка единственная. Хоть раз меня послушай. Так ей лучше будет.
— Э-э-э, — дедушка встал и пошел к двери. — Не слушаешь ты меня. Я Хадижу знаю, она не такая… Делайте как хотите, — он обернулся и махнул на бабушку рукой. — Потом мне ничего не говорите.
Как у меня стучало сердце, когда я слушала их. Я даже боялась, что они услышат его и узнают, что я прячусь за занавеской. Почему дедушка сказал, что я не такая, а бабушка сказала, что такая? Что они имеют в виду, я не понимала. Такие — это какие? — хотела я знать. Это означало, будто я непорядочная, или они про что-то другое говорили? Как мне было понять? У кого спросить?
Бабушка сидела и качала головой, что-то шептала про себя, мне было не слышно. Вернулся дедушка.
— Папаху забыл, — сказал он, но по его голосу я поняла, что он больше не злится на бабушку, а, наоборот, пришел что-то другое сказать.
Он постоял возле окна. Бабушка молчала, она тоже поняла, что он что-то другое хотел сказать. Мы давно знали его привычки. Дедушка смотрел в окно, которое выходило во двор. Вай, только что оттуда вернулся. Что он там не видел?
— Учителя я тоже вчера встретил, — сказал дедушка. — Похабарили о том о сем. Потом он мне сказал, слышал, мол, Хадижа в город едет учиться, правильно, она умная девочка, всегда все на лету схватывала. Писала тоже без ошибок, говорит, память у нее хорошая. Только запятые иногда не туда ставила… Ладно, пусть едет… Может, профессором станет, — засмеялся дедушка.