Дневник советской школьницы. Преодоление
Шрифт:
«И моего влияния за последние месяцы не было, т‹ак› к‹ак› сдельная работа меня совершенно оторвала от дома и детей. А этот возраст особенно требует разумного влияния»; «Мне иной раз кажется, что они совсем стали чужие».
По возвращению в Москву, благодаря помощи знакомому члену Моссовета [7] , Сергею Федоровичу удалось остаться в Москве, и вскоре он стал работать экономистом в столовой № 23, а позднее экономистом на строительстве домов для метростроевцев.
7
Носкова, подруга Софьи Васильевны Келлер, сестры Любови Васильевны, у нее были знакомства в милиции.
2 ноября 1932
Весной 1933 года, с началом паспортизации в стране, Сергею Федоровичу отказали в московской прописке, в десятидневный срок он должен был выехать из Москвы. Здоровье его к тому времени ухудшилось: он сильно осунулся, пожелтел, морщины стали резче вырисовываться на хмуром суровом лице, при этом он еще стал слепнуть, что очень волновало жену.
Взаимоотношения с дочерьми у Сергея Федоровича были очень сложные: их неорганизованность, равнодушие к политической жизни, увлечение мальчиками его сильно раздражали, он постоянно ссорился с ними, и больше всего столкновений у него было с младшей дочерью. Многие записи в ее дневнике об отце очень резки, есть даже записи о ненависти к отцу, но при этом она и восхищалась его твердостью: «Я люблю его, когда он революционер, люблю его человеком идеи, человеком дела, человеком, стойко держащимся своих взглядов, не променявших их ни на какие блага жизни».
Сергей Федорович, выехав из Москвы, поселился в деревне Марьин Брод Можайского района, где работал на строительстве, но через год был вынужден выйти на пенсию по здоровью, став инвалидом 2-й группы. С лета 1934 года он нелегально прибыл в Москву и тайно проживал на разных квартирах: жены, своей сестры Дарьи Федоровны и двоюродного брата, Никиты Рыбина. По инициативе Любови Васильевны с 1934 года, когда муж стал нелегально проживать в Москве, в семье было условлено о пароле, что позднее, при аресте, было использовано следствием в обвинении. Сергей Федорович должен был определенным стуком в дверь сообщать о своем прибытии.
Летом 1935 года Нина активно помогала Любови Васильевне, она принимала экзамены у рабочих, поступающих в новую вечернюю семилетку. Первое в жизни столкновение с простыми людьми в этой обстановке сильно поразило ее, и в дневнике она отметила, какими покорными и робкими детьми становились рабочие, очутившись в школе, как у них от волнения дрожали руки, как они краснели, запинались и как-то дружелюбно и ласково обращались к ней.
В ночь с 14 на 15 октября 1935 года Сергей Федорович вместе с Никитой Рыбиным был арестован на квартире последнего и отправлен в Бутырскую тюрьму. 20 декабря дело по обвинению его в антисоветской агитации было прекращено за недоказанностью обвинений, но 22 февраля 1936 года он был приговорен за контрреволюционную агитацию к трем годам ссылки в Казахстан. 22 марта он был отправлен в Алма-Ату, позднее в Семипалатинск, где он не мог устроиться на работу, поэтому каждые три недели Любовь Васильевна посылала ему на продукты по 50 руб.
Уже в декабре того же года Сергей Федорович был вновь арестован, вывезен для дальнейшего следствия в Москву и заключен в Бутырскую тюрьму. А 4 января 1937 года на квартире Луговских был проведен тщательный обыск, во время которого были изъяты вся переписка с Рыбиным и дневники дочерей Нины и Ольги Луговских.
9 января была вызвана на допрос в органы НКВД Любовь Васильевна, а 11 января она вместе с дочерью Ниной посетила приемную Бутырской тюрьмы, где получила разрешение на свидание с мужем. В тот же день была вызвана на допрос старшая дочь Ольга Луговская, которая отказалась сотрудничать со следствием и рассказала обо всем своему другу и сокурснику Георгию Шарафаненко, который во время обыска в квартире Луговских был в гостях у сестер [8] .
8
Позднее
17 января Нина Луговская посетила Политический Красный Крест и подала там заявление о заключении отца в Бутырской тюрьме и предстоящем в ближайшее время приговоре, хотя иллюзий относительно их помощи после разговора с сотрудниками у нее не осталось [9] .
7 марта Любовь Васильевна вновь была вызвана на допрос, где отказалась отвечать на вопросы следователя. А 10 марта на квартиру Луговских прибыла группа сотрудников НКВД с ордером на ее арест. В рапорте сотрудника, проводившего арест, сообщалось, что, когда ее вывели на улицу, то дочери открыли окна квартиры и стали «демонстративно прощаться с последней, обращая внимание посторонних, громко кричали нам вслед: «Мама, до свидания, не бойся». В свою очередь арестованная Луговская также начала громко кричать, прощаясь: «До свидания, прощайте, детки», – пытаясь своим криком обратить внимание прохожих».
9
Сотрудник ПКК, принимавший посетителей, заявил ей: «Мы постараемся, но вряд ли из этого что-либо получится».
На допросах 13 и 15 марта, 21 мая и 5 июня она категорически отрицала как свои «контрреволюционные настроения», так и дочерей с мужем, утверждая, что «Рыбин – советский человек». В предъявленной ей переписке с мужем отрицала, что в них возводила «контрреволюционную клевету на советское государство», что освещала «в антисоветском духе жизнь и быт трудящихся».
На допросе 7 июня следователю все-таки удалось, предъявив ей письма Рыбина, добиться ее вынужденного признания, что «контрреволюционные настроения у него были в вопросах воспитания детей», но подписать этот протокол она категорически отказалась. Невозможно ей было также отрицать после очных ставок с арестованными по этому же делу левыми эсерами и того факта, что товарищи мужа и ее знакомые посещали их квартиру, передавали ей деньги и продукты для отправки ссыльным в Великий Устюг, Усть-Сысольск, в Среднюю Азию.
А 16 марта была арестована Нина Луговская, которая признала на допросах, что была «резко враждебно настроена против руководителей ВКП(б) и в первую очередь против Сталина», что имела «террористические намерения против Сталина», подтвердив версию следствия, что причиной такого отношения послужили «репрессии со стороны Советской власти по отношению к моему отцу».
Похоже, под диктовку следователя был ею написан совершенно наивный вариант, как она собиралась осуществить это покушение на Сталина, причем никаких вопросов о возможности приобрести оружие ей задано не было: «Я думала только встретить Сталина у Кремля и совершить покушение выстрелом из револьвера, предварительно узнав, когда он выходит из Кремля».
Позднее в письме Хрущеву она объясняла свои признательные показания тем, что допросы велись грубо, с угрозами, вплоть до расстрела, с требованием отречения от своих родителей, что из отроческого дневника выдергивались отдельные фразы и слова, которые и послужили обвинением. Все это довело ее до такого состояния, когда уже «не имело значение, что подписываешь, – лишь бы поскорее все кончилось».
31 марта была арестована студентка 5-го курса Женя Луговская-Тупикова [10] , а ее сестра Ольга лишь 14 апреля. Серьезным обвинением против сестер стало показание одной из сокурсниц, которую они презирали, об организации ими сбора подписей под протестом против исключения из института нескольких студенток.
10
Муж – Тупиков Юрий Анатольевич, ее сокурсник.