Дневник. 1873–1882. Том 1
Шрифт:
Но вчера я должен был отлучиться из своего тихого гнезда, чтобы посетить невестку свою Марию Аггеевну Милютину в Урзуфе, где она поселилась на осенние месяцы в доме владельца этого прелестного имения Ивана Ивановича Фундуклея. Пробыв целый день в Урзуфе с невесткой и племянницами, возвратился вечером в Ялту, чтобы там переночевать и на следующее утро ехать в Ливадию для принесения поздравления государю. Каково было мое удивление, когда вдруг явился ко мне в гостиницу фельдъегерь из Ливадии с грамотой и знаками ордена Святого Андрея. [В первые минуты этот сюрприз навел на меня какое-то грустное настроение; мне было почти неприятно получить эту высокую награду после всех нанесенных мне в последние годы огорчений и оскорблений.]
Сегодня
После обедни и завтрака во дворце я сделал несколько визитов как в Ливадии, так и в Ялте, а вечером возвратился в свой отрадный симеизский уголок.
31 августа. Суббота. Неожиданный гость – генерал-адъютант граф Остен-Сакен. На смотру в Елизаветграде он напросился проводить государя в Крым. Не знаю, чему я обязан особенным расположением ко мне почтенного старика; при всех наших встречах он всегда чрезвычайно любезен, а вчера при свидании нашем в Ливадии заявил намерение посетить меня в Симеизе, несмотря на все мои старания отклонить его от этой поездки. У графа Дмитрия Ерофеевича всегда замечались некоторые странности и мании, теперь же, достигнув глубокой старости, он впал почти в детство.
Поздно вечером приехал сюда и сын мой.
24 октября. Четверг. Москва. Два месяца не заглядывал я в свой дневник. Время протекло незаметно: ежедневно с 8 часов утра я отправлялся из мальцовского Симеиза в свой участок для съемки, присмотра за строительными работами и проложения дорог. Так проводил я всё утро до 2 часов и усталый, буквально «в поте лица», возвращался домой к обеду. В Ливадию ездил три раза: в первый раз – чтобы откланяться императрице, уехавшей в Англию, другой раз – по случаю приглашения на бал с дочерью Ольгой и, наконец, в третий, 16 октября, – чтобы откланяться государю перед своим отъездом из Крыма. Кроме того, совершил я поездку в горы верхом с молодежью: двумя дочерьми, графиней Александрой Федоровной Гейден, сыном и племянником; проехали мы через Кокос на Бахчисарай, потом через Каралез на Байдары. Вся эта приятная прогулка исполнена была в три дня. Наконец, еще раз ездил я верхом с Черепановым в Мшатку, к почтенному ученому Н. Я. Данилевскому.
После двухмесячного приятного отдыха в Крыму надобно было возвратиться к обычным служебным делам. В этот раз особенно было мне тяжело выехать из Крыма: я оставил дома четырех дочерей больными, в сильной лихорадке; в работах по постройке дома произошла опять остановка, ожидали приезда уполномоченного от строительного общества, так что присутствие мое при подобном кризисе было бы почти необходимо. Но делать нечего, отлагать отъезд нельзя, и 20-го числа вечером покинул я наш милый Симеиз.
Переночевав в Ялте, на другой день сделал на пароходе «Митридат» весьма спокойный переход в Севастополь, откуда отправился по новой железной дороге. До Симферополя провезли меня в экстренном поезде, так как езда для публики открыта пока только от Симферополя. Проездом через Харьков виделся на станции со старым своим товарищем и другом Александром Петровичем Карповым (командующим войсками Харьковского округа), а сегодня рано утром остановился в Туле и осмотрел оружейный завод. Хотя я видел его и в прошлом году, однако же с тех пор завод получил окончательное устройство, и только в текущем году началось валовое производство новых ружей. Позавтракав у начальника
Здесь на станции железной дороги встретил меня командующий войсками Московского округа генерал Гильденштуббе с целым синклитом и проводил меня до гостиницы «Дрезден». В тот же вечер посетил меня генерал-губернатор князь Владимир Андреевич Долгоруков.
27 октября. Воскресенье. Вот третий день, что я в Москве: по утрам объезжал военно-учебные и другие заведения военного ведомства, был на двух больших парадных обедах – у генерала Гильденштуббе и у князя Долгорукого, а вчера вечером в опере, в генерал-губернаторской ложе.
Вчера виделся с сыном, проехавшим через Москву в Оренбург, куда он командирован по случаю рекрутского набора. Получил телеграмму из Симеиза, успокоившую меня насчет оставленных там больных дочерей. Зато из Петербурга известия крайне для меня неприятные – о беспорядках, бывших в Медико-хирургической академии. Не знаю еще подробностей дела, но имею предчувствие, что в этой новой студенческой истории скрывается опять интрига: по всем вероятиям, студенты были легкомысленным орудием скрытых вожаков из той профессорской партии, которая недовольна существующим в Академии порядком и домогается передачи ее в Министерство народного просвещения. Они не могли выбрать для этого лучшего момента, когда прерванная летними каникулами административная деятельность возобновляется, когда должны начаться снова заседания комиссии Грейга, притом в мое отсутствие и перед приездом государя в Петербург. Важно первое впечатление: какой-нибудь дерзости, оказанной несколькими студентами перед профессором, уже достаточно, чтобы раздули подобный пустой случай в целую историю.
29 октября. Вторник. Петербург. Вчера опять всё утро потратил на осмотр московских учебных заведений, а вечером выехал из Москвы и сегодня прибыл в Петербург. Здесь с первой же минуты и до восьмого часа вечера принимал начальников разных частей министерства. Одним из главных предметов совещаний были, разумеется, последние происшествия в Медико-хирургической академии. Заведение это пришло в такое расстроенное состояние из-за раздоров между профессорами (так же как между начальником академии тайным советником Чистовичем и главным военно-медицинским инспектором тайным советником Козловым), что трудно и придумать, как поправить дело.
Когда все начальники ушли, я принял депутацию от студентов Академии, состоявшую из 5 человек, по одному от каждого курса. Они говорили со мной очень спокойно, излагали откровенно свои жалобы на академическое начальство, и я нашел в них настроение более спокойное и примирительное, чем в начальстве их. Конечно, взгляды и суждения их отзываются юношеской неопытностью, но жалобы их нельзя не признать в некоторой степени основательными. Генерал Трепов, встретивший меня на вокзале железной дороги, сказал, что брожение существует также между студентами университета и Технологического института.
3 ноября. Воскресенье. В течение минувшей недели я объезжал военно-учебные заведения, делал визиты и ежедневно имел совещания с начальниками главных управлений Военного министерства. В особенности много было толков о делах Медико-хирургической академии, хотя и водворился в ней наружный порядок. Пришлось входить в весьма щекотливые объяснения с главным военно-медицинским инспектором Козловым, с начальником Академии Чистовичем и профессорами Дионом и Грубером. Все эти совещания и объяснения окончательно убедили меня в необходимости коренного переворота в Академии и в особенности приостановки, хотя бы на время, действия конференции. Образовавшиеся между профессорами две партии до того уже дошли в своей вражде, что с обеих сторон прибегают к самым непозволительным средствам: ругательствам, лжи, клевете. Я перестал верить и тем и другим.