Дневник
Шрифт:
Узнала, что Сергеенко, как всегда, солгал, сказав, что Воробьев, Семен и Тит в комитете бедноты. Правда только то, что первый в этом комитете, а остальные два не были туда выбраны. Почему и для чего Сергеенке нужно всегда говорить неправду – трудно понять.
Вчера приехала Саша и Фельтен из Москвы. Она собирается уезжать из Москвы и оставлять дело разборки рукописей отца в Румянцевском музее. Мне это очень жаль. Но она еще мечется. В ней ничего не установилось, и она поэтому не может прямо идти. Отца она никогда не понимала и, любя его всем
В общем же из ее жизни получается что-то нестройное, нецельное. Никогда она не может прилипнуть к одному делу.
Сама я политически не имею определенного взгляда. Но живу вне политики, и дело (воспитание Тани и писание воспоминаний и других вещей) не соприкасается близко с политикой.
То ужасное возмущение и отвращение, которое я испытывала первое время против действий большевиков – теперь немного улеглись. Путем размышлений я дошла до того, что, поняв явление, поняв и исследовав те ключи, из которых вытекают данные явления, нельзя на них возмущаться. Надо выработать отношение к происходящему.
Революция и большевизм произошли оттого, что старая власть или, скорее, правительство (власти уже не было) – сгнило и развалилось. Обломки свалились нам на голову и пощелкали нас. Но не развалиться это здание не могло. И нам надо только приветствовать это разрушение.
1919
Москва неузнаваема. Совсем нет магазинов. Есть городские лавки, в которых по карточкам дают очень маленькое количество продуктов – настолько малое, что жить ими нельзя, и вся Москва живет тем, что она потихоньку из-под полы, через черные лестницы покупает у спекулянтов по бешеной цене. При мне брат Сергей купил 10 ф. сахара по 55 р. за фунт и черный хлеб по 11 р. за фунт. Теперь цены возросли в полтора раза. Я купила вчера для Саши 25 ф. соленой свинины за 1000 р. Мы с Таней вегетарьянствуем, но Оболенские иногда едят мясо.
Я всякий день удивляюсь тому, как мы еще существуем. У меня долга пока немного – 5500 р. Саше и тете Тане и около того же конторе. Продала корову за 2500, продала кое-какие тряпки. Кроме того, заработала 500 р. статьей "Старушка Шмидт", которую продала в "Голос минувшего", и более 1000 р. вязанием шарфов, платков, детских башмачков и пр.
Две недели тому назад я прошла в Туле по базару с платками и шарфами. Продала один платок за 160 р. и два шарфа по 80 р. Очень было забавно. Многие обращались со мной на "ты". Все были очень вежливы и добродушны.
Вчера я ночевала в большом доме в комнате тети Тани, т. к. вечером с ней сделалась дурнота. После обеда ей вдруг сделалось дурно, она хотела встать с кушетки, и вдруг во весь рост повалилась на пол. Скоро она пришла в себя, но была слаба. Я перенесла к ней свою постель и спала у нее на диване. Бедная моя Танька поплакала, что ей пришлось с Wells спать. Она сама только что поправилась после десятидневной инфлюэнцы, и у нее нервы еще слабы. Очень она растет и развивается. Очень всеми любима и балована и, кажется, заслуживает этого прекрасным нравом и любящим сердцем.
Сегодня
Приходили ко мне на кухню ребята с деревни и говорили определенно о том, что Петроград взят. (Оказалось, неправда. После этого раз 20 я слышала то же самое и всегда оказывалось, что это вздор.) Кем – неясно. Не то англичанами, не то белогвардейцами, не то шведами и финляндцами. Видимо, что-то там происходит, т. к. в газете нет никаких известий второй день из Петербурга.
Устали все.
Продать ничего нельзя, купить нельзя, иметь у себя нельзя. И, что самое несносное, это то, что никто не знает своих прав. В прошлый четверг, например, вдруг конные оцепили базар и стали разгонять торгующих. Рассказывал мне про это Вас. Доканов, который ездит в Туле извозчиком. Говорит, что все бежали в панике, многое порастеряли, попортили, к нему в сани кто-то стал прятать абажуры, он стал этому противиться… И что тут было!
Сегодня приехала из Москвы дочь Ильи Васильевича – Верочка и рассказывала о Москве очень безотрадно. Везде холод. У них в зале полградуса мороза. У Саши, сестры, четырехэтажный дом совсем не топят. Трамваи не ходят. Канализация испортилась, поэтому вонь и зараза. Ввоз хлеба и муки опять стали строго контролировать, и поэтому пуд муки стоит 1000 р. Болезней много, как и везде. В Туле да и во всех окрестных деревнях повальный сыпной тиф. Сейчас в Ясной на деревне лежит няня Оболенских – Матреша.
Верочка рассказывала о том, что, когда она была у Саши, с ней была дурнота. Это теперь очень частое явление. А живет Саша одна без прислуги, и кроме своих дел у нее полны руки чужих. Не хватает сил на работу в музее, работу для своего питания, на длинные концы пешком по Москве и на топку своего тела.
Вчера была у меня К. А. Буланже и рассказывала о том, из Овсянникова увезли избу Марьи Александровны. Мне так было жалко, так больно, так досадно, что я едва совладела с собой и ночью долго не могла заснуть от огорчения. Случилось это вот как.
В Скуратове погорел один крестьянин. Он просил у комитета (сельского или волостного), чтобы ему дали возможность построиться. Ему разрешили взять леса в имении Пальцева. Между тем он пришел ко мне, чтобы попросить разрешения пожить в Овсянникове в одном из моих помещений, пока он построится. Я была нездорова и занята, когда он пришел, и ответила через девушку о том, что я не хозяйка в Овсянникове. Он ушел и на сходе заявил, что я не только разрешила ему жить на своей усадьбе, но и подарила ему любое из помещений.