Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
В Ленинград еще 18 или 19 уехали Верховский, Ходаков, Темин, Бернштейн, вчера выехал Иткин.
В 12 ч. ночи с 29 на 30 декабря Молотов выступил по радио дипломатические отношения с финнами прерваны.
Сегодня с утра все ходили по редакции и спрашивали друг друга «что слышно?». Часика в четыре поступили первые сведения от иностранцев: наши части перешли в наступление в 9 часов утра, самолеты бомбили аэродром в Хельсинки и Свеаборг (крепость).
К 9 часам вечера стало известно, что мы углубились на 12–15 км., ширина
Город пока еще ничего не знает. Звонков нет.
1940 год
19 февраля 1940 года
Много воды опять утекло. Ушел старый год. Я успел смотаться в Арктику к «Седову», вернуться, начать работать, а дневник все лежит.
Ну, эту воду надо будет потом восполнить, а пока запишу только сегодняшний день.
Утром, когда я еще спал, позвонил Папанин из Архангельска.
— Здравствуй, Лазурька!
— Здравствуй!
— Ну как дела с писаниной?
— Никак. Плохо идет дело.
— Почему?
— Материала мало.
— А ты папку с приказами у Фирсова взял?
— Да. А что там есть?
— А, может, тебе сюда подъехать? И материал для «Правды» подберешь, и с книжкой посидим? А? Ну я тебе еще буду звонить. А насчет списка не беспокойся. Я сказал — будешь, значит — будешь.
— Звони.
Днем занимался подготовкой юбилейного номера (день Красной Армии), говорил с зашедшим Ардаматским, доделывал передовку «Сталинские стипендии в ВУЗах».
Вечером позвонил Коккинаки. Подошла Валентина Андреевна.
— Вовка, иди, тебя Лазарь зовет.
— Не пойду. Спроси — что хочет?
— Позовите, по делу.
Басит:
— Ну что?
— Ты давно знатный стал?
— Нет, я не потому. Партнера нет, так я думаю: может, если не подойду, так ты приедешь? А, езжай! Зина дома?
— Я из редакции. Володя, надо статью к 50-тилетию Молотова о встречах.
— Неужели он такой молодой?
— Да вот, так получилось.
— Ну, приезжай.
— Со стенографисткой?
— Нет, один.
— Я голодный.
— Наскребем.
Приехал. Вал. Андреевна вышивает скатерть. Володька листает книжку «Торговцы смертью» (о пушечных королях запада — «Забавно, не читал?»). Сидит в кожаной блузе, кожаных штанах, черных унтах.
— Летал сегодня, что-то ты усталый?
— Нет, погода плохая, да и заседаловка заела. Вчера погодка лучше была.
— Летал?
— Одиннадцать раз. Смешно садился. Сел какой-то «Дуглас» и другой самолетишка. Тесно. Между ними метров 10, не больше. Мне выложили крест. А мне курить до смерти охота. Я подошел чистенько, хлопнулся у самого самого «Т» и проскочил между ними. Смеху было! Да ты садись, турка, обедать. Целый час из-за тебя суп греем. Водку будешь?
— Нет.
— А настойку от кашля?
— Лекарственную? Конечно буду!
— Будь здоров, не кашляй!
По радио дали Давыдову.
— Люблю я ее слушать. Держится
Поговорили об опере. Очень любит «Князя Игоря». В остальных слушает хороши арии, очень любит хорошую эффектную постановку («Руслан», «Сусанин»).
Потолковали за финнов.
— Здорово, турки, дерутся! Упорный народ, воинственный.
Сыграли в преферанс.
— Писать будет?
— Нет, что ты! Давай в следующий раз. Знаешь, трудно писать. Встречался я с ним много, но все встречи кончались хозяином.
Перед уходом показал пачку писем:
— Вот еще не распечатаны. Сегодняшние, избиратели.
Я вспомнил секретаршу Папанина:
— Она: «Сегодня получила письмо. Девушка пишет Папанину — выхожу замуж, пришлите отрез на платье — 3 метра.»
11-13 февраля был актив редакции, обсуждали план работы на 1940 год. Ровинский в своем докладе рассказывал о внимании т. Сталина к газете:
— Вряд ли какой-нибудь наркомат, кроме военных, может сказать, что ЦК и лично т. Сталин так занимаются его делами. Вот, например, за время моей работы т. Сталин мне лично, по крайней мере, четыре раза говорил о том, что не надо давать больших статей в газете.
— Почему вы даете так много фельетонов в газете? (фельетонами он называет подвал). Надо давать не больше одного, притом теоретического, экономического. Остальное должно быть небольшим.
Позвонил он как-то и спросил:
— Вот вы даете заметку и пишете внизу подпись «редакция газеты „Дагестанская Правда“». Что это такое? Это вы перепечатываете?
Я объяснил.
— А зачем вы так много места тратите на это? Дайте в подбор, в строку в скобках «Даг. правда». И все понятно. Надо беречь место. Вот вы и заголовки большие очень делаете. Это ни к чему. Это у вас много места занимает. Даете четырехэтажно — это не по-хозяйски!
Мы сжались. Знаете, сколько это дало в номере? Триста строк!!
Не помню — записывал я или нет: по предложению т. Сталина мы не стали давать в газете петит. Многим трудно читать, а газета должна быть массовой. Сталин даже в эти специфические мелочи вникает.
30 апреля 1940 г.
Вчера похоронили Пашку Головина и Пионтковского. Погибли они 27-го. Пионтковский рассыпался в воздухе на двухмоторной яковлевской машине, на глазах у зрителей за Петровским парком.
Головин летал на поликарповской машине с инженером Александровым и бортмехаником Добровым. Неожиданно свалился в штопор, а затем перешел в плоский штопор. Когда стало ясно, что машина пропала и людей спасти нельзя, Павел попробовал выпрыгнуть (на высоте 100 м. методом срыва). его вырвало и запутало в стабилизаторе. Так там и нашли. Машина сделала 7 с половиной витков, хлопнулась и загорелась. Двое совсем обуглились, Головин — немного. Но в общем всех немедленно ночью кремировали.