Дневники баскетболиста

Кэррол Джим

На следующий день:

Я зашел к Джу-Джу и поинтересовался, смогу ли я, по его мнению, опять сойти за его сына. Ностальгические воспоминания о наебке социальных служб одолевали меня прошлой ночью. «Ни малейшего шанса, — отрезал он, — эти твои длинные волосы, черты лица выдают тебя, теперь у тебя вид типичного джанки. Нет больше той невинности, чувак. И, если честно, выглядишь ты потрепанно». Вот так, заедрить его. Но благодаря нему я хотя бы вернулся в те чудесные дни.

Я знаю почти всех джанк-дилеров, барыжащих на улицах, начиная от 190-й и до 225-й. Джимми Мэнкоул, в связи со своей потребностью в джанке, знает, наверное, даже

больше. Но сегодня мы стучались почти в каждую дверь, обнюхали все углы на улицах, пробуя все наши возможности, и ни у одного пушера ни фа-совочки. Прямо как если пройдешься по 5-й авеню ближе к полудню в рабочий день и обнаружишь, что вся улица пуста. Я чувствовал тупое разочарование пополам с яростью, ведь я планировал провести с приятностью денек в стране грез. Мэнкоул же был на последнем издыхании и собирал в кулак обрывки нервов. К тому моменту, как мы исчерпали все варианты, он раз четырнадцать приходил к мысли покончить с собой и блевал, наверное, на каждом третьем углу.

— Дело рук русской сволочи, — бормотал он, — в три часа пополудни на нас скинут большую бомбу. Что-то грядет, чувак. Кто-то замышляет против меня.

— Как ты оригинален, — думал я.

Короче, мы сели на поезд «А» и двинули в мой старый квартал на 29-й, попытаться чего-нибудь нарыть, но чувак, на кого я мог бы точно надеяться, Герби Хэмсли, уже парился в тюряге шесть месяцев за то, что в один прекрасный вечер столкнул некого чела с крыши. Не прошло и трех лет, как мы с ним рубились в мяч, и вот его унесло вверх по течению, и ему шьют дело об убийстве, что заставляет меня призадуматься о том, где окажусь я. «Чайнатаун, — возопил Мэнкоул, — нам туда. Там на улице всегда есть народ». Супер, сказал я себе, все кругом сговорились. Может, нам даже удастся покурить старого доброго опиума в загашнике какой-нибудь китаезы.

Тут у Мэнкоула совсем съехала крыша в такси по дороге на место, и он завел: «Еб твою мать, еб твою дочь, сука с голубыми яйцами». Потом повернулся ко мне с идиотской улыбкой и прошептал, почти пропел: «Сука — это собака женского пола, сука — это собака женского пола...», — и так далее.

Мы достигли Мотт-стрит, смотались из такси. За рулем сидел дед, и он не стал морочиться нас догонять. Несколько минут терпения, — и мы на улице вылавливаем юного китайчика, у которого Джимми брал год или два назад. Тут вдруг трое волосатых узкоглазых оттаскивают нас в сторону и лопочут: «Вы, ребята, что-то хотите купить?» Да, клянусь вашей желтой задницей. Мы утвердительно мотнули башкой и последовали за ними в неосвещенную аллею.

— Должно быть, тут черный ход в их опиумный притон, — шепнул я Джимми.

— Иди ты на хуй со своим опиумным притоном. Тут что, по-твоему, черт возьми, кино с Чарли Чаном? Берем герыча и валим обратно в город.

Один из китайцев оборачивается и спрашивает нас, на какую сумму мы рассчитываем. Я отвечаю, что мне нужно на 10 долларов, уверенный в том, что он продает фасовками по пять зеленых за штуку, и я желал взять по-любому две упаковки. Мэнкоул сообщил, что у него есть 75 долларов.

— Ребята, у нас имеются отличные хлопушки, ракеты, которых вы в жизни не видели, и очень дешевые вишневые бомбочки.

Мы уставились друг на друга в полнейшем изумлении. Эти пидоры торговали ПЕТАРДАМИ.

Оклемавшись от такого глупейшего приключения, мы снова почесали по улицам в надежде найти Джона Тома или, на худой конец, бильярдную, где он известен как первоклассный делец южных кварталов Гранд-стрит. В итоге, мы случайно наткнулись на эту забегаловку. Обшарпанное заведение из самых дешевых, всего восемь столиков, тусклое освещение, и опять мне стало казаться, что в глубине спрятана куча опиумных кальянов. Джона Тома в эту минуту там не было, но хозяин, неприветливо посматривая на нас из-за пузырька с кодеиновым сиропом, объявил, что он вот-вот вернется. Джим

кинулся в туалет и отхаркнул пятую порцию итальянского мороженого, единственную нашу с ним сегодня пищу. Я раскрутил нескольких придурков на девятку (не очень умный ход, судя по кислым взглядам, которые стали на меня бросать), как, наконец, вошел Том. Рой торчащих азиатов оживился, подбежал к нему и сообщил нам, что у него точно есть. Сперва он обговорил продажу своих упаковок с постоянной клиентурой, после засек Мэнкоула, важно приблизился узнать, чего мы хотим. Джимми всучил ему свои семьдесят пять баксов, распихал по карманам двадцать пять фасовок под разного рода охи-ахи любопытствующих. Мне досталось три штуки, за девятку мне дали третью фасовку. Через пять минут мы были в метро и неслись в «Штабы». Мгновенно приготовили, откинулись на стены с осыпающейся побелкой, готовые погрузиться в нереальный мир и забыть о дурацких драмах в стиле Джорджа Скотта [29] . Не дай Бог, что Мэнкоулу не доведется пережить подобное и завтра, но сейчас мы там, где до этого всего далеко.

29

Киноактер, исполнитель мужественных ролей, особенно ролей военных. Первый актер, отказавшийся от «Оскара» (1970 г. фильм «Паттон»). Др. фильмы: «Анатомия убийства» (1959), «Новые центурионы» (1972).

Через десять минут стукнет ровно четверо суток, как я валяюсь в «Штабах» на вшивом матрасе. Не ел ничего, кроме трех морковок и двух изюмно-ореховых шоколадок «Нестле», обе руки зудят как суки, их покрывают запекшиеся сгустки крови. Сбоку от меня отмокают два моих баяна в подкрашенной кровью водичке в пластиковом стаканчике на растрескавшемся линолеуме — их пользовали, похоже, все больные гепатитом верхнего Манхэттена. Полностью разбит, содержимое крохотных целлофановых мешочков подчистую выскреб вмазать или занюхнуть. Четыре дня я умирал и возвращался к жизни, затем (денег больше нет) сотни снов и рождающихся теорий, приступы прилипчивой ностальгии (я, должно быть, подхватил эту фигню, прогуливаясь днем по 5-й Авеню), по меньшей мере, тысячи глюков, некоторые я до сих пор не уяснил своей башкой. Однажды мне привиделось, что я в зоопарке за ограждением, где после каменного спуска открывается пруд с крокодилами. В какой-то миг мне показалось, что на меня нападают. Около десятка зеленых тварей выползли на поверхность и поднимаются по склону, прямо ко мне. И вот, когда я вжался в забор, они, вместо того чтобы кинуться на меня, медленно раздвинули жуткие челюсти и гаркнули: «Попкорн!» Сразу подскочил невысокий смотритель зоопарк и высыпал в воду несколько мешков попкорна. Я прошмыгнул через дырку, неожиданно образовавшуюся в заборе.

Сил не осталось, постоянно потягиваю апельсиновый сок ради витамина С, пытаясь смочить пересохшее горло. В первый раз сполз с постели, даже не пробуя принять человеческую осанку. Вспоминаю нашу беседу с Брайаном:

— Не замечал, как джанки в приходе принимает позу эмбриона?

— Так оно и есть, чувак. Возвращение в материнскую утробу.

Встал на ноги и рухнул в сломанное кресло. Вбегает Джонни Дэнтон, тормошит меня: «Чуваки, кому мы на днях впарили поддельную кислоту, собираются бить нам ебало, если мы не вернем им баксы». «Передай им, я их ненавижу», — говорю я. Он уходит. Рассеяно смотрю в зеркало. Я прозрачный, будто капля хлебного спирта. Вот бы сейчас улыбнуться хоть тенью бодрой улыбки. Чувствую, как от проникающего сквозь окно света болят глаза, словно облиты жгучим маринадом. И что это значит? На улице теплый июньский денек, у многих, наверное, выпускной. Вижу из окна Клойстерс и его бесчисленные предметы средневекового искусства. Надо подняться и пойти проблеваться. Я хотел бы стать чистым.