Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни

Раппапорт Хелен

2 февраля 1899 года после поездки на поезде из Берлина Маргаретта Игар прибыла в Зимний дворец. Когда она отдохнула с дороги, Александра ознакомила ее с новыми обязанностями. Был день Сретения Господня, и Ольга с Татьяной были одеты в изящные «прозрачные белые кисейные платья, украшенные брюссельскими кружевами, надетые поверх бледно-голубых атласных платьев-чехлов. Их костюмы дополнялись бледно-голубыми поясами и наплечными лентами». «Бесчисленные русские няни и горничные» должны были, конечно же, помогать Маргаретте исполнять ее обязанности. Среди них была квалифицированная няня Мария Вишнякова, которую наняли в мае 1897 года. Великая княгиня Мария Павловна [181] вспоминала, что работники детской в Царском Селе носили униформу, «все в белом, на голове – небольшие шапочки, как у медперсонала, из белого тюля. С одним исключением: две русские няни, которые были крестьянками, были одеты в великолепные народные крестьянские костюмы» [182] . Мария (Мари) и ее брат Дмитрий (дети великого князя Павла Александровича), на несколько лет старше, чем Ольга и Татьяна, были для девочек первыми товарищами по играм из семьи Романовых. Мария вспоминала приятную атмосферу детской, «светлые и просторные комнаты, с кретоновыми занавесками с цветочным узором, и мебелью из полированного

лимонного дерева», обстановку, как ей показалось, одновременно «роскоши, но и спокойствия и уюта». После игр наверху детей кормили ранним ужином в детской, а затем отводили вниз, к Николаю и Александре. Они встречали детей, целовали их, «императрица брала у няни свою младшую дочь и держала ее на руках, лежа с ребенком на своем шезлонге». Старшие дети обычно сидели и рассматривали фотоальбомы, «которых там было много, по крайней мере по одному на каждом столике». Все себя чувствовали очень спокойно. Николай вскрывал и читал доставленные ему запечатанные конверты, а Александра передавала по кругу чашки с чаем [183] .

181

Марию (или Мари) Павловну «младшую» часто называли так, чтобы отличить ее от Марии Павловны «старшей» (тети Михень. – Прим. пер.), жены великого князя Владимира. Далее по тексту в скобках рядом с именем и отчеством младшей Марии Павловны будет приводиться имя «Мари» (как ее звали в царской семье. – Прим. пер.).

182

Там же, p. 52. Marie Pavlovna. Указ. соч., p. 34. Относительно Вишняковой – см.: Зимин И. В., «Детский мир. Повседневная жизнь Российского императорского двора», с. 73–74.

183

Marie Pavlovna. Указ. соч., p. 34–35, 51.

Хотя подход Александры к организации семейной жизни был необычайно простым и неформальным для императрицы, она была все-таки рада появлению мисс Игар, поскольку с марта 1899 года Александре становилась все тяжелее переносить очередную беременность. Ребенок лежал в неудобном положении, что усугубило ее пояснично-крестцовые боли, не в первый раз уже большую часть времени своей беременности она проводила в инвалидном кресле [184] . 9 мая семья переехала из Царского Села в Петергоф, чтобы там ожидать появления нового члена семьи. На этот раз, к счастью, все произошло быстро и просто. Днем 14 июня 1899 года в 12 часов 10 минут родилась еще одна крупная девочка весом в 10 фунтов (4,5 кг). Ее назвали Мария, в честь бабушки, и вскоре Александра уже с удовольствием кормила ее.

184

См.: LP, p. 184–185; ДН I – с. 470–471; LP, p. 183.

Николай не проявил никаких очевидных признаков разочарования. Во флегматичности его реакции, несомненно, сыграл свою роль его религиозный фатализм. Тем не менее, было отмечено, что вскоре после рождения ребенка «он отправился в долгую прогулку в одиночестве». Вернулся он «внешне невозмутимым, как всегда», и отметил в своем дневнике, что это был еще один «счастливый день». «Господь послал нам третью дочь». Да будет воля Божья – он с этим смирился [185] . Великий князь Константин, однако, еще раз выразил то, что Николай, очевидно, чувствовал глубоко внутри: «Наследника так и нет. Вся Россия будет разочарована этой новостью» [186] .

185

Buxhoeveden, «Life and Tragedy», p. 92 (Буксгевден С. К., «Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы России. Воспоминания фрейлины в трех книгах»); ДН I – с. 476.

186

LP, p. 185.

«Я так благодарна, что дорогая Алики так быстро поправилась», – писала королева Виктория, получив телеграмму о рождении правнучки. Однако она не могла не упомянуть серьезную династическую проблему, которая возникла: «Я сожалею, третья девочка – это не то, чего ожидает страна. Я знаю, что наследника приняли бы более радушно, чем дочь» [187] . «У бедной Аликс… еще одна дочь, и она, кажется, все время, пока носила ее, была так больна, бедняжка, – писала кронпринцесса Румынии Мария своей матери, герцогине Саксен-Кобургской. – Теперь, я думаю, ей придется начинать все с начала, и снова она закроется у себя, и это опять вызовет всеобщее недовольство» [188] .

187

Там же, p. 186.

188

Mandache. Указ. соч., p. 383.

Когда европейская пресса узнала новость о рождении еще одной дочери, то не упустила возможности посмаковать это известие. «В Санкт-Петербурге говорят, – утверждала еженедельная газета «Ллойдз уикли ньюспейпер», – что рождение третьей дочери царя рассматривается как событие большой политической важности. Как ни странно это может показаться, но существует сильная партия, которая только и ждала этого события, чтобы возобновить свои злокозненные интриги против царицы, которую они ненавидят как принцессу англо-немецкой крови. Как ожидается, возрастет влияние вдовствующей императрицы Александры Федоровны, чьи отношения с невесткой, как известно, далеки от сердечности» [189] .

189

Lloyds Weekly Newspaper, 2 July 1899 (НС).

В другой газете появилась информация о еще большем охлаждении отношений между вдовствующей императрицей и семьей ее сына. Как утверждало это издание, «сообщается, что вдовствующая императрица, которая, как известно, отличается суеверностью, приехала в Петергоф

после рождения очередной внучки и встретила там царя обличительными словами: «Мне предсказывали рождение шести дочерей, сегодня исполнилась половина пророчества» [190] . В России рождение третьей дочери в семье царя, несомненно, укрепляло распространенные суеверные представления, что прибытие Александры в Россию незадолго до смерти Александра III было плохим предзнаменованием для брака, и «рождение трех дочерей подряд в то время, как в империи по-прежнему нет наследника престола, рассматривалось как подтверждение того, что эти дурные предчувствия были вполне обоснованными» [191] . Через две недели после рождения Марии, во время крещения ребенка, Маргаретте Игар стало особенно ясно, как распространены были различные суеверия и предрассудки даже в пределах общепринятых православных обрядов. После того как ребенок был три раза погружен в купель, «с ее волос в четырех местах, в форме креста, были срезаны локоны, которые затем были закатаны в воск и брошены в купель». Как объяснили мисс Игар, «согласно русским поверьям, утонут ли волосы в воде купели или всплывут, покажет, какая судьба – счастливая или несчастная – ждет ребенка». Она с удовлетворением отметила: «Волосы маленькой Мари вели себя правильно с точки зрения православного представления и утонули все сразу, поэтому нет оснований беспокоиться о ее будущем» [192] .

190

Weekly Standard and Express, 29 July 1899 (НС).

191

Lloyds Weekly Newspaper, 2 July 1899 (НС).

192

Eagar. «Six Years», p. 78–79.

Николай при этом вел себя как ни в чем не бывало. Он прислал своей жене записку: «Я не имею ни малейших оснований жаловаться, мне послано такое счастье на земле, у меня есть такое сокровище, как ты, моя возлюбленная Аликс, и уже три маленьких ангела. От всего сердца я благодарю Бога за то, что он благословил меня, послав мне тебя. Он подарил мне рай и сделал мою жизнь легкой и счастливой» [193] . Такая глубина чувств не соответствовала заявлениям парижского корреспондента газеты «Таймс», который с уверенностью сообщал, что царь был «утомлен правлением». Очевидно, Николай был так удручен рождением еще одной дочери, что он объявил, что «разочарован, устал от трона» и собирался отречься от престола. «Отсутствие наследника пробуждает в нем суеверные чувства, – продолжал свои объяснения корреспондент «Таймс». – Царь видит в своем положении аналогию с русской легендой, согласно которой преемником царя, у которого не будет своих наследников, станет царь Михаил, которому было предсказано, что он займет Константинополь» [194] .

193

LP, p. 188.

194

Lloyds Weekly Newspaper, 6 August 1899; Fort Wayne Sentinel, 5 August 1899; Cedar Rapids Evening Gazette, 5 August 1899.

* * *

Как показало время, Маргаретта Игар успешно справилась со своими обязанностями, когда появился еще один ребенок. Ее подопечные показались ей очень милыми, в особенности не по годам смышленая и пытливая Ольга. Обе старшие девочки были хорошенькими детьми, при этом Татьяна отличалась особенно нежной красотой. Но новорожденная Мария совершенно покорила сердце Маргаретты: «Мария родилась такой праведной и хорошей, я часто думаю, в ней почти нет и следа первородного греха» [195] . Да и кто бы мог устоять перед ней? Она была «настоящая красавица, с очень большими, огромными голубыми глазами», как вспоминала герцогиня Саксен-Кобургская, а один придворный даже превзошел ее описание, утверждая, что у маленькой Марии «было лицо одного из ангелов Боттичелли» [196] .

195

Eagar. «Six Years», p. 52.

196

Там же, p. 70–71.

К 1900 году три маленькие сестры Романовы вызывали большой интерес за рубежом. Их горячо обсуждали, выясняя, которая из девочек красивее, умнее или очаровательнее. «Самая красивая в семье, если говорить о внешности… – великая княжна Татьяна, – таково было мнение британского журнала «Вумен эт хоум» («Женщина дома»). – Она настоящая красавица, с темными печальными глазами и чувственным маленьким ртом. Но великая княжна Ольга, старшая – такой дружелюбный, веселый ребенок, что все ее любят». Автор статьи, как и многие другие со времен визита в Балморал, задавался вопросом, «не суждено ли ей стать нашей будущей королевой-супругой?» [197] .

197

«The Czarina of Russia», Otago Witness, 4 January 1900. Eagar. «Russian Court in Summer».

Хотя у Александры в распоряжении было достаточно работников, она продолжала проводить так много времени в детской, что «при дворе начали поговаривать, что императрица не столько царица, сколько мать». Даже когда речь шла о повседневных официальных делах в лиловом будуаре, она часто держала одного ребенка на коленях или укачивала другого в колыбели, а «другой рукой подписывала официальные документы». Ни Александру, ни Николая почти не видели при дворе даже представители императорского окружения. В те редкие минуты, когда дамам удавалось поговорить с императрицей наедине, у нее всегда были только две темы для разговора: Ники и ее дети. Княгиня Барятинская вспоминала, что лишь при упоминании о том, как «глубоко заинтересовало» ее «наблюдение за постепенным, поэтапным развитием ребенка», скорбная застенчивость Александры «отступила, и на минуту ее заменило истинное наслаждение» [198] .

198

Vyrubova. «Memories», p. 3; Bariatinsky. Указ. соч., p. 66, 87.