Дневники Ли
Шрифт:
— Да! Для вас, американцев, я — всего лишь маленькая смешная обезьянка, готовая за грош сделать маленький грязный трюк. Даже меньше чем за грош… Помню, когда мне было четырнадцать лет, я мастурбировал двух пьяных американцев, сидя по столом в кафе на одной центральной улице в Лиссабоне: "Кажется, спор выигрываю я, Джо." — "Ага, кажется ты. Ты теперь всё увидел." И один из них протянул другому пачку эскудо, на которые целый год смогла бы прожить португальская семья. "Сколько это нормальными деньгами, Джо?" И он вот так взял монету, — Антонио сделал отвратительный жест, сжав вместе большой и указательный пальцы.
"Ну что-то около одной пятой цента."
"Ты думаешь, это много? Я не хочу испортить его."
"О, чёрт. Мог бы и облагодетельствовать немного."
"Да всё дело в том, что маленький урод может умереть в конвульсиях благодарности прямо тут, у стола. У тебя нет чего-нибудь помельче."
"Минутку. Вот, нашёл. Самая маленькая. Брось её туда, в навоз."
Американские акценты Антонио имитировал прекрасно, так, словно это была запись, только смешанная. Произношение Бруклина и Чикаго, Калифорнии и восточного Техаса, штата Мэн, юга; несуществующие обладатели голосов на мгновение появлялись у стола и исчезали, как в ускоренной киноленте, где изображения накладываются друг на друга.
Официант опустил на стол стакан воды, и несколько капель попало Антонио на рукав. Антонио со злостью взглянул на официанта, который смахнув со стола, повернулся кругом и ушёл.
— Вы желаете благодарности. Мы зубами достаём монету из навоза, а потом, когда годно стекает по подбородку, должны поцеловать ваш красивый добротный американский ботинок и сказать: "О, спасибо, Джонни. Спасибо за твою щедрость… За то, что тебе доставляет такое удовольствие наблюдать за тем, как европеец из благородной семьи трахает свою кровную сестру, и что мое представление так тебе нравиться. На что я даже и не надеялся… Ты такой добрый…"
Его голос перешёл на пронзительный визг. Ли рассеяно и с раздражением посмотрел на него.
— Я, в венах которого течёт древняя кровь! Я должен сукиному сыну ноги целовать!
Он плевался яростью словно истеричный кот. Неожиданно вылетела его вставная челюсть, и он наклонился вперёд, пытаясь схватить её. Ли наблюдал за тем, как рот Антонио невероятно растянулся — зубы на краю трубочки из плоти, — протянулся над столом: спокойно, зловеще и важно, как червь-паразит.
Челюсть перелетела через стол и упала Ли на колени. Ли отбросил челюсть обратно, хлопнув по брюкам. Антонио поднял её и, держа в одной руке, вытер о скатерть. Другой рукой он прикрывал лицо. Он вставил зубы, и лицо обрело форму. В конце концов он обернул Ли свою отвратительную улыбку, лицо его, вспотевшее от напряжения, стало цвета старого грязного воска.
— Но ты не похож на остальных американцев. Ты… — хороший парень.
— А ты когда-нибудь думал о том, чтобы работать? — спросил Ли.
— В Танжере работы нет.
— Вообще-то я знаю хозяина Кафе de la Paix. Я мог бы устроить тебя уборщиком туалетов. В конечном счёте, это честная, уважаемая работа, с перспективой. Он подумывает об открытии обувной мастерской, и ты бы смог стать чистильщиком обуви. Это, конечно, если ты проявишь себя. Держи нос по ветру… Когда американец посрал, не стой столбом, а подотри ему задницу. Да подотри так, как ему ещё никто не подтирал.
Ли улыбнулся. Антонио зловеще посмотрел на него. Его лицо исказилось
— Ты шутишь, Билл.
— Конечно шучу. Мы, американцы, — большие шутники.
— Американцы! Они приезжают в Европу и покупают нас как скот! "Ты не туда втыкаешь, Клем. Это он." — "Ну и что, Люк? Это же не одно и тоже, что быть педиком. В конце концов, здесь только эти уроды."
Ты не понимаешь, что это значит, Билл. Ты не из старинного рода. Видеть, как моя тётушка Митци, вдовствующая графиня Борганцола — старейший род в Европе, — дама восьмидесяти лет, танцует канкан для пьяных американских солдат: "Шевелись, старуха. В твою задницу денежки вложены." И я стою беспомощный. Я их так ненавижу, что не могу не пустить шляпу по кругу.
— Окей, — сказал Ли. — я сейчас пойду за рецептом. Твоя старушка-мама, изолированная за неуплату квартплаты от своих железных лёгких, открывает рот словно рыба. Финансовая компания входит во владение искусственной почкой твоей жены… Будет нелегко оставаться здесь и наблюдать за тем, как она сморщиться и почернеет, и захлебнётся собственной мочой, твоя дорогая жёнушка, мать твоего мёртвого ребёнка, последнего в роду Борганцоли, а врач сказал, что стоит подождать с почкой ещё один день, и она снова заработает. Грустная, милая, мягкая улыбка… "Ах да… Моя жизнь — сплошная трагедия. Но только подумать, что её могли бы спасти всего лишь пятьдесят песет! Это так жестоко!" Антонио, ты говоришь о дилемме европейца. Ты нас на столько ненавидишь, что не можешь не пустить шляпу по кругу.
Радикальное упрощение законодательства США лишило работы тысячи копов и агентов отдела по борьбе с наркотиками: УП (уволенные полицейские) наводнили Центр Трудоустройства, сбитые с толку и хныкающие словно беззубые хищники: "Я не прошу от жизни многого. Просто позвольте мне одному гражданину испортить жизнь."
Некоторых из них поглотило общество взаимопомощи.
УП-1: Мадам, мы не претендовали бы на искусственную почку, что с вашим ребёнком в таком положении, быть неспособным поссать.
УП-2: Анна арестована.
УП-1: Анна несёт ответственность.
УП-2: Анна задержана.
УП-1: Анна износилась во время использования.
УП-2: Амортизация, да?
УП-1: Проверка и амортизация.
УП-2: Это всё равно, что вы уже преступник… Мм. Сущая безделица.
УП-1: Сущая безделица.
УП-2: Не из тех штучек, которые собирают из стиральной машины у себя в подвале.
УП-1: Если будь у вас стиральная машина.
УП-2: В подвале Анна.
Дама: Но что же мне делать? Меня заменили роботом.
УП-2: Я не м-р Энтони, мадам…
УП-1: Я мог бы поторговать задницей мальчика, если он будет стоять спокойно, хо-хо-хо… Мадам, нам хочется помочь вам… Видите…
УП-2:…наша работа — это всё. Вам следовало бы научиться экономить смазку.
УП-1: Может он ссыт этим в унитаз. Хо-хо-хо.
В обществе взаимопомощи один УП оторваться сможет. Но как насчет остальных?
Один из них получил синекуру уборщика туалетов на автобусной станции «Грейхаунд» и угрозами случайных несовпадений намерениями испортить платные туалет добился уважения к себе. С этой целью он прятался в шкаф для полотенец и подглядывал в щелку.