Дневники Палача
Шрифт:
Он был убийцей.
Он был готов снова убивать.
Убийца должен понести наказание.
— Как вы хотите, чтобы она умерла?
Я снова стоял в кабинете Высшего Слуги, или как его там.
Он меня ждал, с нетерпением, хоть и тщательно скрывал свое состояние, но я, в конце концов — телепат. Он выслушал приговор с кажущейся беспристрастностью, но не для телепата. Он знал ответ на мой вопрос, давно знал, но тянул время, делая вид, что обдумывает.
— Знаете… мы — молодая власть, столько дел, как-то еще
— Ничего, скоро определитесь.
— Что вы говорите?
— Не берите в голову, это так, о своем. Итак, какой способ казни предпочитает новая власть?
— Я предпочитаю… — неожиданно глаза, усталые глаза налились кровью. Перемена была неожиданна, даже для меня — телепата. Передо мной словно стоял другой человек. — Это ведь ты был тогда, три года назад! Ты, да!
— Ну… да…
— Имеются особые указания, касательно способа лишения жизни?
Са-хунь стоял передо мной, он только что выслушал приговор и был весьма доволен результатом.
— Ну… я, право, не знаю… на Янцзыне издавна существует обычай — государственным преступникам льют в глотку расплавленное олово…
В голосе проступили заискивающие нотки, и мне стало противно.
— Я — палач, а не садист!
— Да, да, конечно, те времена давно в прошлом, Янцзынь — высококультурная и цивилизованная планета.
— Тогда помилуйте его!
— Кого?
— Парня, заключенного.
— Ха-ха-ха, — он счел это шуткой, хоть я совсем не шутил, — вы же понимаете, такая неслыханная жалость, такое проявление милосердия, вызовет некоторые э-э-э… волнения в среде придворных… аристократии… ну и вообще…
— Конечно, я понимаю.
— Вот и хорошо.
— Казнь будет публичная?
— Нет, публике совсем не обязательно видеть… вы же понимаете, преступник может начать выкрикивать некоторые, э-э-э, слова, которые могут быть, э-э-э, неверно истолкованы, более того, приняты некоторой, весьма малочисленной, надо сказать, частью населения, как руководство к, э-э-э, действию.
— Я понимаю.
— Мы предпочитаем тихую, если так можно выразиться, — камерную, э-э-э, церемонию. Конечно, зрители будут, однако весьма малочисленны, из самых доверенных, заслуживших, э-э-э, право находиться на, э-э-э, событии.
— Способ?
— Если нельзя э-э-э, свинец, нет, нет, я понимаю, то мы полностью полагаемся на ваш опыт и, э-э-э, демократические основы в данном вопросе. Главное, чтобы он поменьше, э-э-э, говорил.
— Смертельная инъекция.
— Ну, я…
— Пуля в голову, удушение, нож в сердце…
— Что вы, Янцзынь вполне цивилизованная планета! Инъекции будет вполне достаточно.
— Это был мой брат, понимаешь, брат!
Высший Слуга вышел из-за стола, Высший Слуга выпрямился во весь рост, Высший Слуга сжал кулаки и тяжело дышал.
— Мои соболезнования.
— Засунь знаешь куда свои соболезнования!
— Он был виновен.
— Он хотел лучшей жизни! Нам, всем нам! Чтобы люди не боялись выходить на улицу! Говорить, что думают!
— И как?
— Что как?
— Не боятся?
— При чем здесь… это был ты, ты и она! Как ты вообще можешь жить, говорить, в глаза смотреть, после такого?
— А ты?
— Что я?
— Императрицу не берем во внимание. Скольких людей, сколько жизней вы уже отняли во имя лучшей, естественно, лучшей, какой же еще жизни?
— Причем здесь… это, это другое!
— Ошибаешься, то же самое. Жизнь есть жизнь, смерть — смерть, а убийство остается убийством, во имя чего его бы не совершали.
— Но он никого не убил!
— По чистой случайности, и очень жалел об этом, и убил бы, выпади такая возможность!
— Он был мой брат!
— Он был убийца. Он был виновен!
— Он был мой брат…
— Не вини топор, который опускается на голову, не вини пулю, вылетающую из ствола, вини руку, которая сжимает древко и нажимает на курок.
— Твоя рука.
— Ты понял, о чем я.
— Как бы то ни было, она — виновна и она понесет заслуженное наказание!
— Как вы хотите, чтобы она…
— Она умрет так же, как умер мой брат!
— Выходит — смертельная инъекция.
— Он умер от… скажи, он сильно… мучился?
— Нет, но все равно умер.
— Значит — инъекция. Только я хочу, чтобы она…
— Я палач, а не садист.
— Вот как, тогда — проваливай! Новый Янцзынь не нуждается в услугах палачей!
— Вырастите собственных? — я не смог сдержать иронии.
— Вырастим! — а он ее не услышал.
— Это не мое дело, но распространиться слух, что палач уехал, не выполнив своей работы. Вывод только один — он оправдал жертву, а значит…
— Будет суд, да, суд — общественный, справедливый суд с обвинителем и адвокатом, мы… — он осекся, этот мужчина, одержимый жаждой мести. Видимо, он тоже знал о военных базах на юге, о сторонниках Императрицы…
— Пусть будет инъекция.
— Воля заказчика для палача — закон.
Серые плиты посадочной полосы. Серый бетон зданий и серая одежда провожающего, сливается с лицом… красным.
Холодно.
Хотя от холода положено синеть.
— Слуга Палач, м-м, э-э, всего хорошего.
— И вам.
Что-то мне подсказывало, как и тогда — три года назад — на Янцзыне я не в последний раз. Далеко не в последний.
«Соскучился, или влюбился», — кажется, такой фразой майор Зайкин встретил меня в третий раз. Тон был недовольный, однако телепата не обманешь. Полицейский был не то, чтобы рад, но и не настолько раздражен, как пытался показать.