Дневники Пирамиды
Шрифт:
Князь посмотрел на часы и заторопился.
— Резюме моей краткой лекции по геополитике таково: Пирамида хочет вернуть статус-кво Большой игры, то есть паритета хаоса и порядка. Будет ли это новая (третья) холодная война или что-то ещё — время покажет…
Он закрыл один ноутбук, потом второй.
— Так… Мне нужно срочно бежать, Иван… Ты вот что, — он пожевал губами, в последний раз взвешивая решение, — возьми печать Авесты и почитай историю, тебе пригодится.
С этими словами он протянул мне золотую монету размером с «пятак», на одной стороне которой был простенький
Я взял монетку, которая на моей ладони будто бы ожила — потеплела и стала светиться едва уловимым солнечным блеском. Я сразу вспомнил тот мраморный крестик, который мне когда-то подарил Князь. Крестик до сих пор висел у меня на груди. Когда мне нездоровилось, я сжимал его, и боль уходила… Точно так же, как я сжимал в руке золотой бабушкин медальон всякий раз, когда на душе скребли кошки или сердце билось в предчувствии прекрасного. Теперь же я держал на ладони таинственную печать Авесты — ключ к великим знаниям древних ариев и египтян! Мне было позволено проникнуть в святая святых Пирамиды — в библиотеку знаний. Ведь Авеста на древнем языке означает Знание, отсюда и русское слово — весть. Отсюда и «невеста» — непознанная, незнающая.
Юрий Данилович поднял трубку телефона и произнёс:
— Семён, проводи Ивана к Авесте. Что? Да, я лично разрешил! Он придёт с моей печатью.
Затем он подошёл ко мне и похлопал по плечу, провожая до двери.
— Иван, тебе откроется многое, будь готов принять знания как должное. Это поможет и тебе, и всем нам! Только помни: времени мало. Третьего числа ты должен быть на «Красной стреле». А сегодняшнюю новогоднюю ночь проведёшь в хранилищах, это… символично, не правда ли? Ступай, и да хранит тебя Великий Ра!
— Во имя Пирамиды! — автоматически выпалил я нашу официальную формулу успеха, пожимая руку Князю. В коридоре меня ждал Семён…
Комментарий В. Лаврова: никаких сведений о том, где находится упомянутая в дневнике библиотека Авесты, и существует ли она вообще, мне найти не удалось. Все ссылки ведут лишь к древнеперсидским текстам, которые также не дошли до наших дней в полном объёме. Более того, автор дневников тоже ни единым словом не выдал того, что сам обнаружил в древней сокровищнице знаний. Так что мы не можем представить себе их объём и ценность.
Глава 9. Элементы прозрения
Погода в Питере 4-го января 2000-го года была, как всегда, сырой, и, как всегда, тёплой. Впрочем, в последние годы такая погода — с едва заметным налётом снега на газонах и грязной кашей на дорогах, сосульками на крышах и скользкими тротуарами — стала привычным делом и в Москве.
Я вышел из здания Московского вокзала на Невский проспект рано утром. Времени до встречи с Графом у меня оставалось достаточно много, и я решил прогуляться по улочкам Северной Пальмиры.
Питер я люблю с детства, и даже, несмотря на то, что зимой он выглядит малопривлекательным ввиду климатических особенностей региона, я решил не упускать случая навестить Аничков мост, Чижика-пыжика,
Гуляя по Невскому, я невольно вспоминал строчки Розенбаума:
«Вот и Аничков мост, где несчастных коней по приказу царя так жестоко взнуздали, я хотел бы спросить этих сильных людей: вы свободу держать под уздцы не устали?»Сколько десятилетий они тут простояли и сколько ещё простоят, а вопрос о свободе так и останется нерешённым!
Я миновал Гостиный двор, непривычно пустой и мало освещённый, витрины которого лишь напоминали о прокатившихся по городу предновогодних распродажах, пересёк канал Грибоедова, и, поравнявшись с Исаакиевским собором, свернул на Малую Конюшенную улицу. Мне хотелось устроиться где-нибудь здесь на скамейке и наблюдать блекнущий в рассветный час город, но неожиданно налетел тугой холодный ветер, стало неуютно, и я прибавил шаг.
По Итальянской улице я вернулся к Фонтанке, миновал здание цирка и печально известный Михайловский замок, где был убит Павел Первый, остановился возле знаменитого «чижика-пыжика» у Инженерного моста. Многострадальный бронзовый памятник маленькой птичке был на месте. Интересно, подумал я, сколько раз его крали отсюда, и, главное, кто? Но власти города, спасибо им, не препятствовали восстановлению…
— Иван? — послышалось сзади.
Я вздрогнул и резко обернулся. Передо мной стоял невысокий щуплый мужчина, на вид лет тридцати пяти, и пристально рассматривал меня.
— Г-граф? — запнувшись, спросил я.
Он кивнул.
— Так вот ты какой, Ваня, — сказал Граф, улыбаясь.
— Какой такой? — недоумённо спросил я, машинально протягивая в ответ руку. Его ладонь оказалась холодной и сухой.
— Самый обыкновенный, — ответил Граф, дружественно похлопав меня по плечу. — Ну что, перекусим?
Я согласился.
Это был, пожалуй, единственный раз, когда я был в Питере в блинной. Уютное полуподвальное помещение было неярко освещено и располагало к неспешной беседе. Мы уплетали блинчики с мёдом, и Граф рассказывал о себе, о Питере. А я слушал и ждал, когда он перейдёт к делу.
Из всего, что он мне говорил, я запомнил немного. Граф — коренной петербуржец, живёт в центре горда на улице Пестеля, воспитывает сына и работает в сфере IT-услуг. Он действительно занимался одно время теорией графов, а вот о дворянском своём происхождении ничего не слыхал.
— Если Князь считает меня потомственным дворянином, — ехидно заметил он, — я возражать не стану.
За разговорами пролетел незаметно целый час, и Граф засобирался. А я, глядя на него, думал: какой же он Посвящённый? Простой, как говорится, совейский парень, айтишник, фидошник, математик, вышедший из семьи культурно-протестной питерской интеллигенции. Где в нём скрывается величие и скрытый снобизм московских служителей Пирамиды?