Дневники св. Николая Японского. Том ?I

Святитель Японский Николай Дмитриевич

И здесь на славу хотели угостить, и потому устроили иностранный обед, и пришлось остаться голодным — есть нечего: или полусырое, или твердое, как подошва. После обеда посещали христиан и семейства катихизаторов Синовара и Иидзима — совсем еще языческие, также языческое семейство умершего катихизатора Василия Цуция. Поразило следующее обстоятельство: почти во всех домах полно народу, и все язычники, кроме одного, много двух молодых членов семьи; недаром здесь 25 христиан, а христианских домов 17. Я думал, что некоторые, по крайней мере, — бобыли, одинокие в доме; куда! У всех отцы, матери, братья, сестры! Итак, или христиане не веруют в важность христианства, или не любят родителей и родных; но так как, без сомнения, не последнее, что — христиане здешние какие–то недоверки; родители в гроб смотрят, а они и думать забыли, что родители близки к вечной погибели, — не веруют, значит, как должно, в погибель и спасение. Печально! Катихизаторы из этой Церкви и их родные смотрят на катихизаторство только как на мирское средство — пропитание добывать. Старый Цуция живет за городом и богатый земледел, а сын, тем не менее, живя здесь на катихизаторстве, получал содержание от Церкви, и даже сделавшись болен и ничего не делая несколько месяцев, получал; потом, наконец, отказался от содержания; я тогда подивился его благородству, но я и не воображал, что он сам по себе такой богач. Впрочем, Бог с ним! Умер по–христиански, хоть в языческом доме: между одной молитвой совершенной и другой ожидаемой. Отец сводил меня на его могилу и жены его Ольги — на обеих могилах стоит по деревянному кресту. — Отец, видимо, обрадовался моему и о. Петра приходу, — радушно угощал чаем и каки, и сводил потом на холм, откуда мы полюбовались чудным видом на блестевшее, как зарево, море, на горы, поля и город; отсюда видны — налево остров Ниппон, прямо и несколько направо остров Сикоку. Лучшее здесь христианское семейство это — Дорофея Хаттори и ее маленьких племянниц–скромниц: живут трое

в бедненьком доме и, по–видимому, вполне счастливы своей участью. Советовал Дорофее отпустить одну из племянниц в Миссийскую школу на Суругадае, научилась бы хорошенько вере и церковному пению. — Вечером, с половины восьмого, началась вечерня, после нее проповедь о христианском усердии, кончившаяся настойчивым убеждением обратить ко Христу стариков в домах, где есть молодые христиане. Потом учреждено женское собрание, к следующему воскресенью выбраны две коонги: Дорофея и Пелагея, а хозяйками Агафья и Нина, племянница первой; собрание у Дорофеи в доме с двух половиной часов и так далее. Затем был толк, как управить здешнюю Церковь, оставив ее до Собора без катихизатора. Христиане обещались субботние и воскресные службы вести неопустительно, к службе готовить кооги, непременно из Священного Писания, или из Житий Святых. Кроме того, к двум нынешним прибавить двух сицудзи заведывать порядком церковным; сицудзи будут часто писать о церковных делах о. Петру и мне; наблюдать, чтобы христиане не ослабели в вере и прочее. Здесь было в каждые два месяца общее собрание христиан и христианок, — оно оставлено и наперед по–прежнему. Неоднократно в продолжении вечера я обращался к убеждению обратить стариков в христианство; оттого–то эта Церковь так слаба и такая колеблющаяся, что состоит из одной молодежи: точно молодой тростник, колеблемый всяким дуновением ветра. В одиннадцать часов закончилось церковное собрание.

8/20 октября 1891. Вторник.

Накацу.

В восемь часов была назначена, с половины девятого началась церковная служба — часы и панихида. К последней кутью принес отец Василия Цуция, пришедший и сам с средним сыном. После панихиды поучение о поминовении умерших, потом речь о Церкви; подтверждено было сказанное и решенное вчера; положено избрать четырех сицудзи; захотели трех мужчин и одну женщину; ладно, выбрали: Дорофею Хаттори, Мориоку, Араи, Кангами — действительно, лучших христиан Церкви. Поучение им об усердном исполнении долга и всем — о соблюдении мира (Сатана просит сеять вражду?, как пшеницу): не делиться, например, на старых и новых христиан (что именно здесь есть); вновь прошено поскорее обратить в домах стариков в христианство, с чем внесется совет и устойчивость в Церковь. По каталогу поверены церковные книги: многих не оказалось — затеряны, новых еще не выслано; последние обещаны, когда сицудзи попросят их письмом в дзимусё в Миссии; хранение книг поручено, пока не будет здесь катихизатора, Спиридону Оодзима, которого рекомендовали как аккуратного. Беседа продлилась за полдень. Потом пошли вместе в фотографию сняться, по желанию христиан. Когда вернулся в гостиницу, пришли с визитом и конфетами отец катихизатора Петра Синовара и мать катихизатора Павла Иидзима: симпатичные старики; отверзи им, Господи, к принятию спасительного учения! — Заплатил за Григория Такахаси промотанные им квартирные деньги за 5–10 месяцы, всего за шесть месяцев по 2 ены = 12 ен, но с тем, чтобы вычесть потом из его содержания, чтобы не было поблажки на дальнейшее в этом роде; оказывается, что ен 40 намотал здесь — всем задолжал: и по лавкам, и христианам, а проходя отсюда чрез Кокура — и там задолжал, в Янагава — под носом у о. Петра — его собственной сестре задолжал; наказал о. Петру написать в Кумамото Георгию Оно — предупредить христиан, чтобы не давали в долг этому мото гаю; да едва ли и исправится он и будет годен для дальнейшей службы!

В третьем часу в соседней комнате, за бумажной ширмой поднялся такой крупный говор, что нельзя было не догадаться — делается с намерением, чтобы я слышал; прислушался; оказывается: старшины Церкви с Стефаном Танака и еще кем–то, всего человек пять, требуют у о. Петра, чтобы он выхлопотал у меня уплату долгов Григория Такахаси; тот возражает, а они угрожают: «Иначе конец Церкви в Накацу!». Нахальство это возмутило меня, и я пожалел, что заплатил его долг за квартиру; нигде до сих пор и это не было, и никто не требовал доселе от меня уплаты долгов, наделанных катихизаторами, а таковых было немало; и Церковь нигде из–за долгов или дурного поведения катихизатора не разрушалась, хотя не без того, чтобы не чувствовать вреда от того. Говор кончился без исполнения их требования о. Петром.

С половины пятого началась проповедь для язычников в здании, выстроенном для публичных лекций своему родному городу ученым Фукузава, и продолжалась более полутора часа; по окончании один сделал вопрос по поводу моего сравнения теперешнего времени упадка языческой веры в Японии со временем такого же упадка в Греции и Риме пред временем Спасителя. Слушателей было человек около двухсот; слушали очень тихо. После проповеди, вернувшись домой, говорил со стариками насчет их требования уплаты долгов Такахаси, что сделать это, хоть и желал бы, не могу, — было бы поощрением всех катихизаторов входить в долги; Церковь же из–за этого не разрушится, как не разрушилась из–за Иуды, еретиков–патриархов и прочих, притом, если бы, заплатив долги, и уничтожить в глазах язычников одну неблаговидность, то как же уничтожить другие, вроде его хождения в публичный дом, и прочие. Обещался только я, что долги будут выплачены постепенно, ежемесячным вычетом двух ен из его содержания; поручился за полную уплату сею постепенностью, хотя бы Такахаси и был отставлен от службы, обещав в таком случае выплатить из моего личного жалованья. Успокоились, по–видимому. Но, по истине, плоха сия Церковь, почти вся состоящая из необузданной и хорошо не знающей ни христианского учения, ни христианского духа молодежи. Наказывал о. Петру при следующем посещении Церкви, в декабре, прожить здесь дней двадцать, и, приготовивши к крещению, уже несколько подготовленных стариков, как–то: родителей Василия Цуция, П. Синовара, П. Иидзима, и, если найдутся, другие, — крестить их и таким образом несколько изменить характер Церкви.

9/21 октября 1891. Среда.

Беппу — ночлег в трех ри от Оита.

В половине восьмого часа утра, простившись с братьями и сестрами, выехали из Накацу. За два дня стоянки пришлось 5 ен заплатить — нигде не было так дорого, вероятно, потому что здесь была не гостиница, а рёория, хотя иностранным столом чуть не заморили. — По дороге от Накацу замечательна — направо — гора Хаци–мен–зан, отвсюду имеющая один и тот же вид продолговатого гребня, понижающегося в одну сторону. В 5 ри от Накацу есть, в Уса, очень богатая мия, в которой, говорят, есть дождевая труба из золота. С полдороги к Ойта начинаются деревни, в которых очень развит промысел тканья циновок, простых и узорчатых, из особого растения, здесь же на полях возделываемого. От города Хидзи начинается объезд залива к Оита. В трех ри от Оита, в городе Беппу нас ждали: катихизатор Иоанн Мабуци и литератор Сато Куратаро, очень расположенный к православию. Так как солнце зашло, то мы остановились здесь на ночлег, тем более что здесь замечательное место теплых ванн; в каждом доме — натуральная теплая ванна; и минеральной воды здесь такое обилие, что, где бы ни начать рыть, она является. За вечер я два раза сходил в ванну. Вечер проведен был в разговорах с Сато, которого я убеждаю сделаться христианским писателем — писать религиозные романы и повести. Повестей до сих пор им напечатано уже двадцать книг; ему от роду тридцать семь лет; в семье у него старуха мать и жена; из–за матери, нехотящей двинуться отсюда, он живет здесь; иначе ему место бы в Токио; здесь, в Оита, он участвует в издании газеты и пишет повести. Между прочим, он рассказал сегодня, что на соседней высокой горе есть остатки крепости, сооруженной некогда местным князем по совету португальцев: оттуда наблюдали за приходом судов; на месте же нынешнего залива лет 250 назад была возделанная долина с большим селением посредине; но вулканическим действием долину залило, причем погибло 400 человек, и образовался залив.

10/22 октября 1981 года. Четверг.

Оита.

В восемь часов утра отправились из Беппу в сопровождении литератора Сато и катихизатора Мабуци. Сначала ехали на тележках, потом на лодке, ибо делают дорогу ныне и проезд прерван; затем 1 ри опять на тележках. При въезде в Оита направо — публичный сад, в котором, должно быть, бывает очень пыльно, налево — больница. Остановились в гостинице; в церковный дом пока идти незачем, ибо христиан здесь 6 человек с детьми, и четверо из них — Саломея с тремя детьми в отлучке из города, остальные два юнца служат при редакции газеты, издаваемой Сато Куратаро, и ныне заняты службой. Один из них, впрочем, Кирилл Абе, вскоре появился в гостинице с приветом, но скоро же и исчез; а ныне вот сидит старик–аптекарь, семидесяти двух лет, полуразбитый параличом; сейчас с полчаса толковал ему, что для получения желаемого им крещения нужно ему отпустить наложницу, а он отвечает, что жена больна, у него же с параличом похоть усилилась (у полуживого!), не может расстаться с наложницей; признается сам, что «куда Ходоке и богам до Христа!» — уверовал он в Него, но все–таки похоть одолевает; теперь о. Петр толкует ему вторично то, что я говорил, а он заплетающимся языком вопрошает и возражает. Совсем на краю могилы! Открой ему, Господи, Себя и укрепи против похоти! — Сын

сего старика недавно истратил три тысячи накопленных стариком денег на подкупы избирателей, чтобы попасть в Парламент, и не попал; сетует старик ныне, как сейчас, рассказывая мне. — Ушел старик, еле передвигая ноги с помощью о. Петра, обещаясь подумать об отпуске наложницы, а мы обещались прийти к нему. — В шесть часов была вечерня; пел и читал Иоанн Мабуци — преплохо, точно плача; порядка службы не знает, Часословам не видел доселе, хотя он у него перед глазами — все возился с какими–то тетрадками. Плох он совсем как катихизатор, хотя и добрый человек. На службе были Симеон Екои, брат Елены Акимовны Тихай, и один мальчик, слушающий учение. Во время службы пришел Петр Тадзима, бывший катихизатор, за дурное поведение отставленный и ныне шляющийся к католикам и протестантам. На мой вопрос, отчего так ведет себя? — «Меня священник отлучил от Церкви, а я в Христа верую, поэтому молиться хожу к католикам». — «Зачем ты выдумываешь? Никто тебя от Церкви не отлучал, ты сам только за дурные поступки отставлен от катихизаторства», и так далее. Он ничего не мог возразить и путался в объяснении, что еще не оставил православия, хотя его зовут и туда, и сюда (вероятно, правильнее — наоборот). Я убеждал его направить свое сердце, тогда возобновится и его доброе имя, — ходить к молитве, заботиться о распространении здесь Церкви, находя для катихизатора слушателей. Он обещал это и сопутствовал мне на проповедь язычникам. Последняя была в какой–то лавке, где могли собраться человек сто. Столько собралось, но слушали преплохо: от начала до конца высидевших было человек 20; прочие беспрерывно менялись — плохая аудитория была; вероятно, оттого, что объявление поздно было сделано.

(Дальнейшее — в следующей книжке)

Миссионерские заметки

при посещении Церквей

Продолжение заметок при посещении Церквей

(смотри выше — книжку в черном сафьяне)

Епископ Николай 11/ 23 октября 1891

11/23 октября 1891. Пятница.

Усуки (Киусиу).

Сегодня утром параличный старик Мацуки, в Оита, известил, что решился отпустить наложницу и тем устранить препятствия к крещению. Мы с о. Петром Кавано и катихизатором Иоанном Мабуци пошли к нему; но там же застали католического катихизатора, беседующего с сыном Мацуки. Настоящие амаликитяне — эти католические миссионеры и проповедники! Везде, где только есть православие, они непременно рыщут позади его, чтобы отбить и стащить отставшее или уставшее. Старик принял нас радостно; пришел и сын, бросив навязчивого католика, и долго мы беседовали о том, как нужно христианство для спасения и как оно нужно всем, и старым, и молодым, и всякого звания людям; по лицу и речам старика видно было, что — не без сильной борьбы от решился пожертвовать своею плотью, и след думы еще не исчез с его лица; должно быть, когда примет крещение, тогда совсем просветлеет. Теперь Мабуци будет продолжать учить его вере; в декабре же Петр, вновь пришедши сюда, совершит крещение. Посетили потом писателя и издателя здешней газеты Сато Куратаро: на чердаке, как и подобает писателю, живет, и бедно живет — видно, что перебивается с квасу на хлеб. Видел у него икону Богоматери, нарисованную карандашом Исаею Мидзусима, бывшим здесь на катизихаторстве, — замечательно хорошая работа; и по проповеди Мидзусима был здесь очень полезен: что есть здесь христианство, только и есть сделанное им, прочих бывших — и следа нет; на Сато он произвел такое впечатление, что Сато со слезами вспоминает его. Мне Сато подарил книжку своего сочинения, какую–то повесть, еще не смотренную мною. — Посетили Петра Тадзима, бывшего катихизатора: пребогато живет в своем доме и промышляет ватой. С прежнею женою развелся потому, что она блудного поведения была, — об этом и другие говорят; итак, что он взял новую жену, нельзя ставить ему в вину: пусть жена сделается христианкой — и тогда брак освятится для нее таинством крещения, для него же — таинством покаяния и Приобщения, — но не теперь, пусть пока лишен будет таинств для испытания его в вере, ибо — блуждал до сих пор много, как овца, отбившаяся от стада; об этом и ему сказано, и он согласен, и обещался быть с сего времени верным сыном Церкви. — В одиннадцатом часу выехали из Оита в сопровождении Сато, Мабуци и Сим. Екои до Цурусаки. — До Усуки от Оита 8 ри; из сего ри полторы — перевал через гору, который нужно делать пешком, груз же несет нанятый носильщик. Ныне несший мой чемодан обращается ко мне дорогой: «Скорей опять приходите сюда». — «Зачем?» — «Для проповеди». «Тебе–то что же?» — «Я вчера слушал вашу проповедь», — которую, как показалось мне, очень дурно слушали — все–таки не без некоторой пользы. Направил носильщика к Мабуци — дай Бог ему сделаться христианином, — У подножия горы, чрез которую шли пешком, — ключ сельтерской воды: вкус превосходный — приятней воды, продаваемой в лавках, — течет целый ручей сей воды; черпают из бочки, в которой бьют ключи газа. От сего места мы взяли тележки, и отсюда до города, на пространстве больше ри, тянулись ряды старух и стариков, инде и молодых. «Откуда?» — «Из города, с буддийской проповеди; на днях приехал сюда проповедник секты Сине (Мон[?]) — повестка о проповеди пущена была по селениям, и вот сколько народу стекается слушать». Значит, есть же вера в народе; но какая жалость, что слепцы слепцов ведут! Воссияй, Господи, скорее здесь Твой Свет! В сумерки приехали в город и остановились в гостинице, куда привел Алексей Огино, встретивший дорогой; разъехались. Часу в восьмом позвали в церковный дом, где предположена была вечерня; но опять какое маленькое стадо! Кроме семейства Огино, всего двое учеников — один прогимназии, другой училища; семейство же Огино истинно утешает; живет отсюда за 1 1/2 ри, и все явилось: старик шестидесяти четырех лет, врач Кир, его жена Агафья — очень разумная старуха, сын Алексей, бывший катихизатор, дочь Лукия, жена бывшего катихизатора Павла Яманоуци, который ныне в отлучке по торговым делам. Вечерня отслужена чинно; пели Иидзима, Алексей Огино и Лукия порядочно. После была маленькая проповедь, и поговорили о церковных делах и о том, как поднять Церковь (хоть средств не придумали); разошлись часов в десять.

12/24 октября 1891. Суббота.

Усуки.

В семь с половиною часов утра предположена была обедница; около девяти часов катихизатор Иидзима пришел сказать, что собрались к Богослужению; но когда я сказал, что после службы отправляюсь посетить христиан, он ответил, что, кроме дома Огино, никуда нельзя, ибо у прочих христиан дома отцы — язычники, и христиане боятся их гнева за мое посещение. Обедницу отслужили; Иидзима читает очень спешно — видно, что без малейшего вникновения, — сказал я читать раздельней; но у него уже, по–видимому, навык образовался к плохому чтению. После обедницы, на слова Спасителя: «Аще кто отвергнется Меня пред людьми» я сказал поучение и сильно укорил бывших здесь трех молодых христиан и катихизатора за малодушие: «Трусливый посол был бы наказан за то, что не явил силы своего государства, а здесь — посол Всемогущего, и какой трусливый! За ним такие же малодушные и христиане; вместо того, чтобы радоваться и дерзаться образом рачителей ко Христу и тем спасти их от вечной гибели, они боятся и в дом принять! Сила взять Христова Духа уже сказывается здесь во всем государстве — в очищении нравов, в соблюдении воскресенья и пр., — а причастные ближе всех к сему духу не одушевляются им!»… Что сделают такие катихизаторы — точно полуживые! Помоги, Господи! Дай делателей на жатву Твою! Сих же [недостойных] рабов поскорее изжени из поля, чтобы они не позорили имя жителей!

Утром сегодня сделал наставление о. Петру, чтобы он не делал неразумностей, вроде посылки в Фукуока тюремщика Луки для знакомства к офицеру — мужу Фотиньи (Сёодзи), а также, чтобы оставил неблаговидную для иерея привычку — без перерыва — буквально — курить; вероятно, исполнит; но недалек он вообще — плох для священничества в разбросанном на поле Киусиу приходе с молодыми и крайне слабыми катихизаторами, которых нужно беспрерывно учить и одушевлять.

Во втором часу отправились к врачу Киру Огино, живущему за 1 1/2 ри от города в деревне; бедно живет; небольшая деревня, и окрестные земледельцы мало, как видно, дают дохода; и домишко нанятый — своего старик до сих пор не мог нажить; лучшее украшение дома — трехлетний умный ребенок Тимофей, сын Павла Яманоуци и Лукии, дочери Кира и Агафьи; но Лукия, чтобы родить его, должна была выйти замуж (по–язычески), не достигши четырнадцатилетнего возраста, ибо ей всего восемнадцать лет. Вернувшись и проскучав дома до восьми часов, потом отслужили всенощную в церковном доме; кроме нас с о. Петром и катихизатора, были все Огино — старик, и сын, и Лукия, и Акила (мальчик) Нагано; тем не менее о. Петр по окончании службы, стоя в епитрахилье, сказал очень одушевленную проповедь — об усердном исполнении Христова учения; говорит порядочно, хотя далеко не так умно и последовательно, как о. Яков Такая. Когда ездили в деревню, видели среди города воздвигаемую зеленую арку с надписью: «Приветствие полку»; оказывается, что на днях здесь будут войска из Кумамото, Фукуока и Кокура, собирающиеся для маневров, назначенных в этой местности; для них же и дороги, и без того здесь такие исправные, чистятся и приводятся в такой вид, как будто дорожки в парке.

13/25 октября 1891. Воскресенье.

Усуки — Цурусаки.

С десяти часов утра отслужили в церковном доме обедницу; молились, кроме нас, Алексей Огино, его мать и сестра, и два брата Нагано; пели четверо: Иидзима, Огино, Лукия и Акила, и ужасно разнили; проповедь была на слова Апостола о посвящении всех дел своих Богу: «Аще ясте, аще пиете… во славу Божию, — мы отмечены именем Христовым и запечатлены Духом Божиим, так должны на всех своих делах являть эту печать, чтобы они были почтенны, как почтенны вещи, принадлежащие императору, и отмечены его гербом» и так далее.