Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
Илья Яци пишет из Исиномаки, что Ольга Мано очень обрадована тем, что пришел из России ковчег на престол для Церкви в Исиномаки, заказанный ею прошлым летом чрез о. Иова, и просит сделать здесь футляр для него; это ее пожертвование в память умершего ее сына Николая.
15/27 февраля 1900. Вторник.
О. Матфей Катета пишет, между прочим, что он получил от Якова Хиби из Удзуми три ены для пересылки в Миссию на построение храма, который кончен постройкой уже десять лет тому назад. Яков Хиби обещал пожертвовать на сие дело пять ен и до сих пор не был в состоянии исполнить это. Ныне он продал свою землю, расплатился в разными своими
[Пропуск в оригинале]
Петр Ямада, катихизатор в Мияко, пишет, что дом хочет купить для Церкви, но что для этого нужно войти в долг, до выплаты которого просит оставить его в Мияко. Запрошены от него более подробные сведения. Во всяком случае, надолго его оставить в таком малом месте, как Мияко, нельзя — это один из лучших молодых катихизаторов.
От о. Иоанна Катакура пришла купчая, совершенная на его имя, земли и дома для Церкви в Иваядо; также его свидетельство, что покупка эта — церковная, не его личная, и что он во всякое время, по распоряжению Епископа, готов передать ее на другое имя. — Документы эти должны храниться здесь; о первом из них должно быть послано сведение в Иваядо, что и сделано.
19 февраля/3 марта 1900. Суббота.
Алексей Обара, регент, — единственный здесь человек, способный управить хором, пришел сказать сегодня, что к нему собирается из Сендая перебраться все его семейство: отец, мать, больной брат и младшая сестра, да здесь еще с ним живет другая сестра — всего шесть человек их набралось бы в теперешней его квартире (на нижней площадке Миссии), а там и двоим–то тесно. Прибавил я ему жалованья семь ен (от Церкви пять и от меня лично два) с тем, чтобы он удержал семейство в Сендае. Пусть отец его наймет квартиру, если уж собственный дом их так ветх, как говорит Обара; там, вероятно, и квартиры дешевле, чем в Токио.
Сегодняшним дообеденным занятием мы с Накаем закончили занятия до вечера воскресенья первой недели Великого Поста, так как на первой неделе будут ежедневно три церковные службы, и заниматься неудобно. Дошли до двадцатой главы Евангелия от Луки в последнем исправлении, при котором сличаются все тексты Евангелий между собою, чтобы об одном и том же были выражения одинаковы до точности. Но, правду говоря, когда читаешь подряд Евангелия, как мы сегодня с Накаем, проверяя переписанное набело Евангелие от Марка, перевод крайне–крайне не нравится. Кажется мне — недостаточно мы с Накаем знаем японский язык, чтобы правильно и в то же время изящно везде выразиться. Но что же делать? Откуда взять живой изящный японский язык? Накай в иных случаях, точно деревянный, привяжется к какой–нибудь форме, которую за полгода прежде и знать не знал, и настаивает на ней с упорством осла; а мне как же объявить «veto»? Ведь я все же иностранец по отношению к японскому языку… Пусть уж идет, как идет; по крайней мере, правильность перевода будет по возможности соблюдена.
20 февраля/4 марта 1900.
Воскресенье пред Великим Постом
После Обедни был у меня между другими гостями Юуки (бывший в прошлое воскресенье) с женой и племянницей. Оказывается, однако, что оба они — протестанты и приняли протестантское крещение, только «недовольны, мол, были им, и потому после крестили себя взаимно обливанием из ведра, так как протестантский бокуси лишь помазал их водой», по словам их. Жена его «видит иногда, во время молитвы, являющийся ей крест, или Божию Матерь», «лечит больных возложением рук»; муж ее поведает о ней. И болтает–болтает он так, что о. Павел Сато едва останавливает его, чтобы поправлять
С половины шестого была вечерня, после которой обычное прощанье, по уставу, предваренное мною кратким поучением.
21 февраля/5 марта 1900. Понедельник
первой недели Великого Поста/
Обычные три богослужения: с шести — утреня, с десяти — Часы, с половины шестого — Великое повечерие, продолжавшееся сегодня два с четвертью часа, после чего я сделал замечание Львовскому, чтобы певчие не растягивали очень.
Был американец Mr. Fisher, делегат Young Men’s Christian Association, живущий здесь уже два года; просил статистических сведений о нашей Церкви в Токио для посылки в Нью—Йорк, каковыми и снабжен.
Зависть и обида берет при взгляде на таких людей, как этот господин Фишер. Молодой человек посвятил себя служению христианству и верен своей задаче. Приехал сюда одновременно с нашими оо. архимандритом Сергием и Андроником, был спутником их на пароходе до Иокохамы; где они? А он здесь; и таких молодых энтузиастов сотни рассеяны по всему земному шару от их Ассоциации; у русских же молодых людей, не Университета, а Духовных Академий даже, грезится ли что–либо подобное в их мечтах о службе? Увы, не видно и не слышно.
22 февраля/6 марта 1900. Вторник
первой недели Великого Поста.
О. Павел Савабе приходил просить о прибавке содержания диакону Стефану Кугимия; нечего делать, прибавил три ены, — будет получать отныне двадцать пять ен в месяц; сказал, что больше ни копейки не дам — пусть чрез священника о. Сато просит помощи у христиан, а для этого пусть делает и сам что–либо для христиан, пусть посещает их, ведет с ними благочестивые беседы, учит молитвам детей их и подобное. Ныне он раз в неделю отслужит всенощную и обедню и затем ровно ничего не делает для Церкви. — О. Савабе согласился с этим.
Был Петр Мацумото, по пути из Нагаока в Оосака, торгующий керосином, добываемым в Эциго; говорил, что Церковь в Нагаока поправляется — о. Андрей Метоки трудится; его бы устами мед пить!
23 февраля/7 марта 1900. Среда
первой недели Великого Поста.
Утром, когда встал далеко до заутрени, здоровье и расположение духа были особенно хороши. Подумалось: уж не готовится ли какая–нибудь пакость, потому что это уж верно: коли хорошо, приятно, то затем непременно сейчас последует скверно и весьма неприятно. Так и вышло. После заутрени приходит Надежда Такахаси и жалуется на регента левого клира Иннокентия Кису, что он притесняет поющих:
— Ныне без всякой причины выключил из хора Павлу Хирота, поющую уже лет десять, — та обижена и плачет.
Я позвал его:
— Зачем это?
— Разнит. Уха нет.
— Останови, или направь, коли зарознит. Петь она умеет, и голос отличный.
— Я не совсем выключил ее из хора, только на время.
— Что ж, это — наказание? За что? Себя бы лучше наказал, потому что плохо правишь хором и не стараешься усовершиться. Не обижай Хирота. Пусть она поет.
— В таком случае я оставлю церковную службу.