Дневники

Щербакова Елена Евгеньевна

Как-то ко мне пришла подруга. Мы сели играть на пианино, и она заметила эту статуэтку.

– Что это за богиня? – спросила она.

– Это просто греческая девушка, – сказала я.

– Она из музея?

– Нет же, купили.

– Я такие видела в музее. Только ещё без головы.

– В музее очень серьёзные исторические вещи, а это отлил из гипса один талантливый художник и поставил печати. Вот, видишь?

– Где только такой художник? Это очень дорогая вещь. А ты так легко о ней говоришь.

– Ладно, поставь, пусть стоит.

Моё

взросление было связано с любовью к музыке, прежде всего к классике, и живописи. Я рисовала, играла на фортепиано, читала книги и училась. Но моя мечта стать пианисткой не осуществилась. Я была в отчаянии. Почему? Ведь я была отличницей. Кто так сурово судит? Помню тот день, когда мне выдали документы из приёмной комиссии и я, точно онемевшая от стыда и сбитая с ног, пришла домой в слезах. Невыносимая тоска и пустота наполнили моё сердце. «Неужели мир вокруг меня обрушился? Всё ложь теперь, а где же правда?» – задавала я себе вопросы.

Я глянула на гипсовый бюстик, как-то убого стоявший на полке в этот момент, и взяла альбомный лист и карандаш. Поставила бюст перед собой и зарисовала его.

Никогда не думала, что я могу так точно держать карандаш. Наверное, это приходит с возрастом, когда начинаешь лучше видеть явления и события. Мои детские эскизы гипсовых розеток в изостудии были несколько корявыми. А здесь совсем другая картина! Рисунок получился на удивление правдив.

«Вот она, красавица, – думала я, – она у меня есть, вот, даже на бумаге. И это я смогла так нарисовать!» Я удивилась своей способности. Неужели это нарисовала я? Я и не знала, что так могу. Совсем недурно. Эта нимфа меня защитит.

Я спрятала рисунок в папку и на этом успокоилась. Силы мои были на исходе. Я их не скрывала, все их отдала, какие только смогла.

«Значит, такая у меня совесть», – думала я.

С этого времени я отставила статуэтку наверх, на шкаф, и даже забыла о ней.

А жизнь шла, меняя вкусы, мнения, интересы, переворачивая всё вокруг, меняла обстановку, ситуации, людей, создавая иной образ существования.

Как-то я сильно торопилась и, перебирая вещи в своём шкафу, с силой захлопнула дверцу. К несчастью, моя статуэтка стояла на самом краешке шкафа, качнулась и упала.

– Как? – вздрогнула я. – Неужели я о тебе забыла, гетера, что ты упала?

Я увидела, как голова нимфы раскололась на две части, и подумала, что произошло что-то непоправимое.

– Этого не может быть, я не хочу тебя терять. Я давно привыкла к тебе.

Сердце моё забилось. Я взяла клей и алебастр и приклеила голову.

– Вот, живи. Я тебя буду беречь.

Теперь статуэтка стала похожа на раненого больного, которого вернули к жизни. Мне ещё сильней стало её жалко.

– Ох, о тебе теперь придётся вздыхать. Но что стоит один твой взгляд повёрнутой головы. Хотя твои «подружки» все безголовые. Но ты без неё уже просто ничто.

Прошло много

лет. У нас в доме был капитальный ремонт, и мы выбрасывали ненужные вещи. Среди них была и эта гипсовая статуэтка. Её тоже выбросили. Мама сказала, что она просто разбилась, когда упала с холодильника, где она стояла в последнее время. Меня тогда не было дома. Мне было жаль её. Всё-таки она была красивая. Но мысль, что осколки не собрать, как ушедшее время, заставила не жалеть ни о чём. Но всё же, когда я закрываю глаза, я представляю её в темноте, это тонкое творение мастера.

27.08.11

Ирисы Перову

Сегодня суббота, свадебный день, должно быть, в городе много невест. Я уже видела на дороге утром один свадебный лимузин, когда выходила из дома.

А мы со Славой идём в монастырь. На сегодня намечено посещение могилы художника В.Г. Перова. Купили синие ирисы, так похожие на художественные кисти, будто эти цветы – само орудие художника.

Монастырь за стенами на удивление показался огромным окном, в котором сверху отражается солнце. Точно в этом окне, на четыре стороны света, играет божий лик, он радует глаз, как ни взглянешь. Чудесно!

«Заходишь сюда, будто в царственный шатёр, и разливается радость. Это божье чудо!» – думаю я.

Вот идёт батюшка. Остановился. В чёрном клобуке он высок, как гора, и кажется, что-то меняется, происходит сотворение, будто на высокой горе то тепло, то холодно, как гора повернётся к солнцу.

Мы сворачиваем в некрополь. Сегодня необычайно много художников. Рисуют старую стену монастыря и надгробные плиты.

– А мы тоже к художнику идём, к Перову.

– Замечательный художник. Его называют «Достоевским в живописи».

– Он рисовал Достоевского?

– И не только, ещё Тургенева, Островского. Но портрет Достоевского – это шедевр. Считают, что писатель и художник душевно очень совпадают в своём творчестве. На его картине «Приезд гувернантки в купеческий дом» девушка так напоминает Вареньку из «Бедных людей» перед женихом Быковым, которая совсем не знает тягот семейной жизни. А на картине «Последний кабак у заставы» так и кажется, что лошади ждут Митю Карамазова, чтоб отправиться по этапу.

– А знаменитые «Охотники на привале»! Думается, что после такой весёлой беседы, в которой не грех и приврать, Тургенев задумал свои «Записки охотника».

– Да, это великий художник. Обо всём разве расскажешь!

Я поставила ирисы в вазочку у могилы художника. И синие цветы на длинных тонких стеблях напоминали то острые стрелы, то кисти на палитре Перова, что были высечены на памятнике художнику. Слава сделал несколько фото, и послышался звонкий удар в колокол.

Я посмотрела в сад за памятником. На маленьких яблоньках, как налитые рюмочки с вином, краснели на веточках красные яблочки. Какие чудесные яблочки, маленькие, а такие славненькие, сердце радуется, как их любит солнце.