Дни гнева, дни любви
Шрифт:
Людовик XVI с торжествующим лицом обернулся к королеве.
– Что же вы скажете после этого, мадам? – спросил он. Это был намек на то, что королева часто упрекала его за увлечение столь странным для короля ремеслом.
– Да я ведь ничего и не говорю, – отвечала Мария Антуанетта. – Я ведь не говорю, что дурно быть слесарем, я только говорю, что иногда не дурно быть и королем.
Людовик XVI торопливо попрощался с женой и ушел – для того чтобы встретить Лафайета и убедить его, что все в порядке.
– Прошу вас, выйдите первая, –
Я вышла во двор, прошла несколько шагов, вслушиваясь в ночные звуки. Всхрапывали лошади…
– Все спокойно, – сказала я, вернувшись.
Порядок выхода из дворца уже давно был расписан. Первой должна была идти мадам Элизабет, ибо ее из всей королевской семьи стерегли менее всего и она меньше всего интересовала стражу. Перекрестившись, она отправилась в путь по трем дворам Тюильри. За ней должны были последовать мы – королева и я, изображая из себя двух подруг-служанок. Если бы кто-то остановил нас, я должна была взять всю опасность переговоров со стражей на себя.
Мы каждую минуту ожидали, что ночная темнота принесет нам известие о том, что мадам Элизабет задержана. Но темнота молчала. Тогда мы обе поняли: пора.
– Идемте, государыня, – сказала я. – Надобно решиться. Взявшись за руки, мы прошли через двор, затаив дыхание, ступая тихо, как кошки, и не задумываясь даже о том, насколько унизительно такое поведение. Впереди был выход из Тюильри, а там – площадь Карусель, улица Сен-Никез, Ферзен и такая желанная для королевы свобода. Я на минуту совсем забыла о том, что сама остаюсь в Париже. Все было так, будто я тоже убегаю.
Мы совершенно без всяких приключений миновали все три двора, перепрыгивая через протянутые цепи, как обыкновенные служанки. Лишь только раз мы встретили караульного, который не обратил на нас никакого внимания.
– Слава Богу! – сказала королева. – Один трудный шаг уже сделан.
Но, подходя к калитке, выходившей на площадь Карусель, мы обе заметили гвардейца, который расхаживал взад и вперед. Вероятно, от чрезвычайно сильного напряжения, в котором я долгое время пребывала, сердце у меня ушло в пятки.
– Боже мой, государыня, – прошептала я едва слышно, – мы пропали, этот человек узнает нас.
Гвардеец действительно остановился и пристально глядел в нашу сторону.
Мария Антуанетта сильно сжала мне руку.
– Что же делать, дорогая, – сказала она шепотом, – если мы повернем обратно, то тогда уж окончательно пропали.
Мы упрямо пошли вперед, но, похоже, обе не совсем сознавали, что делаем, ибо солдат все так же внимательно смотрел на нас.
Когда мы оказались на расстоянии четырех шагов от него, гвардеец внезапно поклонился и повернулся к нам спиной, будто хотел показать, что ничего не видит.
Узнал ли он королеву? Мы могли об этом только гадать. По крайней мере, гвардеец оказал Марии Антуанетте бесценную услугу. В полнейшей тишине мы прошли мимо него и через калитку проскользнули
– Слава Богу! – уже в который раз сказала королева.
Мы не успели даже опомниться, не успели облегченно вздохнуть, как новая опасность поджидала нас. Раздался громкий стук подъезжающего экипажа, и яркий свет факелов осветил дорогу. Из Тюильри мчались всадники, а в экипаже нетрудно было узнать карету господина де Лафайета, который после доклада королю возвращался домой.
Я довольно грубо толкнула королеву в самое темное место у стены и загородила ее собою.
Карета была совсем близко. В свете факелов можно было видеть развалившегося на подушках генерала де Лафайета. Сердце у меня чуть не вырывалось из груди. И в ту самую минуту, когда карета почти поравнялась с нами, Мария Антуанетта резко отстранила меня.
В руках у нее была легкая трость, вошедшая тогда в моду. Прежде чем я успела что-либо сообразить или удержать ее, королева сильно ударила тростью по колесам кареты:
– Кати себе, тюремщик, я вырвалась из твоих рук!
– Что вы делаете, мадам! – испуганно проговорила я. – Разве можно так рисковать собой?!
– Я мщу за себя, – ответила она резко, – а для мести можно и рисковать!
И когда проехал последний факельщик, она снова двинулась вперед, сияющая и веселая, как ребенок.
– Прощайте, ваше величество, – сказала я, едва мы пересекли площадь. – Бегите, карета совсем близко, и граф де Ферзен ждет вас!
Королева порывисто обняла меня, ее губы коснулись моей щеки – она поцеловала меня как сестра. Прощание наше было очень кратким: пожатие рук, еще один поцелуй, слезы в глазах… Я даже не знала, когда мы теперь встретимся. И, прежде чем сознание вернулось ко мне, тень королевы исчезла во мраке.
– Счастливого пути, – прошептала я в темноту.
Мне нужно было возвращаться. Моя роль в побеге была, в сущности, завершена, но король все еще оставался в Тюильри, и мне хотелось чем-то помочь ему. Ведь Людовику XVI, в отличие от остальных, выбраться будет куда сложнее; к тому же ему пришлось вытерпеть длинный визит Лафайета.
Я мигом вернулась, взошла по крошечной лестничке в кабинет королевы. Там по-прежнему был Мальден.
– Как, вы еще здесь? – спросила я тихо. Гвардеец молча показал мне на часы.
– Король опаздывает, – проговорила я. – На целых два часа!
Если так пойдет и дальше, все сроки окончательно нарушатся. Неужели Лафайет что-то заподозрил, неужели все пропало? Может быть, Людовик XVI заперт в спальне, ему не дают выйти?
– Да не может быть, чтобы король еще не был здесь! – воскликнула я громко, позабыв об осторожности.
– Т-с-с! – прошипел Мальден, прикладывая палец к губам. – Короля не было, и одежда все еще у меня. Нужно что-то делать, сударыня.
Неожиданная мысль возникла у меня в голове. Я догадалась: дело, вероятно, в злосчастном этикете! Как мы могли забыть о нем?