Дни и ночи Невервинтера. Книга 2

Волошина М. Н.

Тут я ей тепленьким и попался. Я Солу имею в виду. Когда я допивал вторую бутылку, непрошенное возбуждение уже с неохотой схлынуло, и тут я уловил за бамбуками движение. Реакция сработала автоматически, я бутылку подкинул, за горлышко поймал, разбил о камень и рванул туда, а потом только подумал, что не враги же тут в засаде сидят. Остановился и думаю, какой же я идиот, это же, наверное, Касавир, да не иссякнет его мужская сила, совершает очередной акт вандализма. За что он меня так не любит? Что я ему сделал? Мог бы ведь под суд отдать или изгнать из города без права возвращения.

Но это оказались не они, и даже не знаю теперь, к худу или к добру.

И вот мы оба стоим и не двигаемся, друг друга толком не видим,

но знаем, что мы здесь. Между нами бамбуки, а я красивый, как бог, и дурной, как безмозглый тролль, потому что не знаю, как выходить из неловкой ситуации. И я задал самый умный вопрос из всех возможных:

— Это ты?

П…ц.

А она, само собой, ответила:

— Я.

Пароль и отзыв совпали. Идиот.

— Мне, вообще-то, на подъемник надо. Ты дашь мне пройти?

— Да проходи, — я сделал широкий приглашающий жест.

— А штаны ты надеть не хочешь?

Действительно, неудобно как-то без штанов. Пока я одевался и обувался, у меня была возможность все обдумать и понять, что надо спровадить ее на подъемник и остаться. Еще пивка попить, поплавать. Не в том я сейчас состоянии, чтобы с ней общаться, слишком расслабленный. Но во мне проснулся интерес. Я чувствовал, что нравлюсь ей. Я это почувствовал давно. Она со мной разговаривала так колюче и насмешливо, но сама она гораздо серьезнее. Она, как упрямая девочка, которой нравится нахальный красавчик (это я, если кто не понял). Я даже подумал, что она могла за мной подглядывать, и меня в жар бросило от этой мысли. Так что, встреча с мозгами у меня так и не состоялась. И объяснить я это могу только магией, пузырьками и пивом.

Я решил напроситься с ней на подъемник и захватил с собой пару бутылочек, а когда она вышла, я их чуть не выронил. Я не ценитель женских фигур и прелестей, но совсем равнодушным они меня не оставляют. Я уже привык к тому, что она ходит черт те в чем, едва прикрывающем тело. Но сейчас на меня это произвело впечатление. На ней были ее обычные мягкие сапоги, но вместо платья — короткий кожаный корсаж на шнуровке, и весьма короткие кожаные штанишки. И все это так ладно на ней сидело. Ноги казались нескончаемо длинными, и словно вылепленными скульптором, а между корсажем и поясом была видна полоска живота, красивого — плоского, но не худого. Дикий народ эти амазонки. Появись она в таком виде на улицах Невервинтера — это был бы скандал. Я понял, что она спустилась со скал — на ней были перчатки без пальцев, а на бедрах висел пояс с крючками и скрученной веревкой. И мне представилась картина — довольно симпатичная картина — как она цепляется рукой в перчатке за выступ скалы, подтягивается, как при этом выступают жилы и напрягаются все ее мышцы под смуглой кожей, как она глубоко, размеренно дышит. Руки у нее красивые, хотя и не очень изящные для женщины. Сильные, с сухими, хорошо прорисованными мышцами, длинными цепкими пальцами и ногтями, розовыми и коротко остриженными. Почти, как у меня (я был бы не я, если бы мимоходом себя не похвалил).

В общем, та моя часть, которая отвечает за эстетическое наслаждение, искренне радовалась, глядя на нее, выходящую из зарослей бамбука с легкой усмешкой на лице. Подглядывала, точно.

— Леди, разрешите составить вам компанию.

Она лишь благосклонно улыбнулась, взяла у меня бутылку и пошла дальше, открывая на ходу.

Я снова завел разговор о Невервинтере — я ведь так и не услышал ответа на свое предложение. А она обернулась ко мне, облизнув губы, и усмехнулась. Почему она все время усмехается? Что она увидела такого смешного?!

— Знаешь, пупсик, я передумала. Пойдем-ка со мной.

И потащила меня куда-то в заросли, перепрыгивая через горячие ручейки. А я, как баран, за ней пошел.

Она привела меня к подножию покатой скалы с множеством острых и гладких выступов и молча показала наверх. Терраса, где были наши с ней домики, находилась как раз над ней в

нижнем ярусе, и расстояние до нее было футов сто пятьдесят. Придирчиво оглядев меня, она кивнула каким-то своим мыслям и стала расстегивать свой пояс. Я, честно говоря, замандражировал, гадая, что она надумала делать. Обычно я свое лицо контролирую хорошо, но, видимо, на нем отразилось мое замешательство, и она пояснила:

— Здесь несложно, все на трении проходится. Ты должен справиться. Ты гибкий, руки у тебя сильные, ботинки на мягкой подошве. А я подстрахую, если что. Штаны только подкатай.

Она мне не польстила. Она вообще, по-моему, льстить не умеет. Для меня повисеть в шпагате — не проблема. Раньше, во всяком случае, так было. А сейчас не знаю, давно не пробовал.

Не успел я с облегчением вздохнуть, как она стала надевать на меня свой пояс. А он был специальный, страховочный, со всякими ремешками-поддержками. Короче, мужчины поймут, как я вспотел, пока она все это на мне закрепляла. А потом еще и по голому животу хлопнула, так, что я пресс напряг и согнулся от неожиданности. Мол, давай, давай, парень, покажи, на что способен.

Она полезла первой, зацепив за мой пояс веревку и обвязав свободный конец вокруг себя, велев ждать сигнала и сказав напоследок что-то о правиле трех точек. Поднималась она быстро и красиво, и я неотрывно смотрел на нее. А когда она меня окликнула сверху, я осознал, что три или четыре минуты пялюсь на женщину, любуясь ее… ловкостью. Магия.

— Давай, пупсик, не бойся!

А я и не боялся. Мне бояться было уже нечего. И я полез, сначала очень медленно. Руки, «заточенные» на определенный вид нагрузки, с непривычки немного дрожали, а когда ноги отрывались от очередного выступа в поисках опоры, внутри все обрывалось. Но я знал, что не могу сдрейфить, иначе больше никогда не смогу выдержать пристальный взгляд ее больших светло-карих глаз с чуть опущенными уголками.

Где-то на середине пути, когда я, в очередной раз подтянувшись и найдя опору, судорожно, ударившись грудью, прижался щекой к шершавому камню и почувствовал, как по спине стекают струйки пота, на меня вдруг нашло состояние ликующего отрыва. Отрыва от земли, от вечного бега по кругу, от сиюминутного и не важного, от самого себя. И пришло ощущение такой чистой, звенящей внутренней тишины. Я понял, что ее в этом так привлекает.

Что нашло на меня — не знаю. Я стал импровизировать. Обнаружил, что за шершавую вулканическую скалу можно не только цепляться руками и ногами. Можно опираться коленями, бедрами, всем телом, можно сливаться с ней. Я уже не пользовался подсказками Солы, я рисковал, стараясь дотянуться до самых дальних выступов, ни о чем не думая, лишь отсчитывая про себя секунды. Не только для того, чтобы произвести на нее впечатление. Мне нравилось испытывать свои возможности, нравилось отвоевывать у скалы эти дюймы. И, может быть, это слишком пафосно звучит, — ведь речь идет всего лишь о небольшом легком отрезке скалы, который человек, вроде Солы, пройдет, не заметив, — но когда я подтянулся, не взяв протянутую мне руку, выпрямился, ощущая, как гудят натруженные мышцы, и встретился с ней взглядом, я знал, что стал немного другим человеком.

Я ободрал локоть и довольно сильно оцарапал грудь — все-таки, лазить по скалам без рубашки не очень удобно. Но меня это не беспокоило. Еe тоже. Она зачерпнула воды из каменного родничка с бамбуковым желобом, плеснула мне на грудь и отерла кровь. Она не смотрела мне в глаза, мне даже показалось, что она стесняется, но сделал она это так, будто мы сто лет с ней в друзьях. Я понял, что, преодолевая дюйм за дюймом эту скалу, я завоевывал еe доверие. Я завоевывал еe, сам еще не зная, зачем. Да и сейчас не уверен, что знаю. Мне грустно сейчас об этом думать, потому что закончилось все странно. И мне не дает покоя мысль, что я опять что-то сделал не так. Неужели, дело в том, что ей просто не понравилось со мной?