Дни и ночи
Шрифт:
– Кушать хотите?
– Хочу.
– Полковник приказал, чтобы вы, как проснетесь и покушаете, к нему шли. Вас автоматчик проводит.
– А чем же ты меня кормить будешь?
Паша огорченно пожала плечами: этот вопрос ей доставил страдание.
– Кицытратом. Грешневым. Кушали?
– Случалось.
– Я в него сала положила. А чего завтра буду готовить, не знаю.
– Все еще не стала Волга? – спросил Сабуров.
– А шут ее знает. То говорят – стала, то – не стала. А продуктов не везут. Вот и мучайся.
Она вышла и вернулась
– Кушайте.
Потом полезла в угол, достала флягу, встряхнула и, не спрашивая Сабурова, налила ему полстакана.
– Где Шарапов? – спросил Сабуров.
– С полковником. Он всегда с полковником, от полковника не отстает.
Она, не дожидаясь приглашения, села на табуретку напротив Сабурова и, подперев рукой подбородок, стала его разглядывать. В полку она, наверное, уже всех разглядела, а он был новенький.
– Ну что ты смотришь? – сказал Сабуров.
– Ничего, так. Теперь у нас будете?
– Нет, не у вас.
– А чего же вы?
– Временно сюда прибыл. Завтра отбуду. Как, можно?
– А почему же нельзя? – не поняв шутки, сказала она. – Может, еще чего хотите покушать, так больше нет ничего. Может, чаю еще хотите, так чай есть.
– Нет, не хочу, – ответил Сабуров.
– А Сергей Васильевич всегда чай пьет.
– Кто это Сергей Васильевич?
– Да полковник.
– Ну, а я не хочу.
– Как ваше желание. Может, вам шоколаду дать?
– Нет.
– Сергей Васильевич сказал, чтоб вас всем, что есть, кормить.
– Спасибо, не хочу.
– Ладно, как хотите, а то у него одна плитка осталась, – как показалось Сабурову, с некоторым облегчением сказала девушка.
– Так где же автоматчик? – спросил он, доев концентрат.
– Там, в окопе.
Сабуров поднялся:
– Спасибо.
– Будьте здоровы. Вы чего-то кушаете мало.
Сабуров вышел. В окопе около блиндажа его действительно ждал автоматчик.
– Ну что ж, пойдем до полковника, – сказал Сабуров.
– А что до него идти, товарищ капитан, – сказал автоматчик. – До него рукой подать.
В хозяйстве Ремизова чувствовалась аккуратность. Вперед от блиндажа, через развалины, шли ходы сообщения, прерывавшиеся только там, где можно было безопасно пройти в рост.
Через пять минут Сабуров был на наблюдательном пункте, устроенном довольно остроумно. На самом краю обрывистого оврага, отделявшего здесь позиции Ремизова от немцев, стоял разрушенный дом, по остаткам которого беспрерывно била немецкая артиллерия. Ремизов подкопался под фундамент и внизу под ним сделал довольно просторную землянку с двумя замаскированными глазками в сторону немцев.
Земля за ночь окончательно обледенела. На дне оврага лежал опрокинутый, сорвавшийся с откоса танк и валялось много трупов.
– Как позавтракали? – вместо приветствия спросил Сабурова Ремизов.
– Отлично, товарищ полковник.
– Значит, Паша не подвела. Она кулачка: все для меня бережет. Никак ее к гостеприимству не приучу.
– Наоборот, – сказал Сабуров, – даже шоколаду мне предлагала.
–
Действительно, левее слышалась стрельба.
– По звукам судя, уже два раза до гранатного боя доходило. Я бы на вашем месте после таких пластунских подвигов сутки спал. Приказал не будить. Конечно, в крайнем случае разбудили бы, но пока ничего такого нет. Шевелиться – шевелятся, это да. Вот извольте бинокль.
Сабуров взял из рук Ремизова бинокль и долго просматривал ту сторону оврага. То здесь, то там перебегали люди. В просветах между домами промелькнул один, потом другой танк.
– Бомбили уже? – спросил Сабуров.
– У нас нет. Тот, левый берег бомбили. Все «катюш» ловят. «Катюши», как всегда, арии пели утром. Отдохнули?
– Вполне.
– Сегодняшний день вы у меня прямо как прикомандированный офицер Генерального штаба – можете наблюдать за общим ходом боя. Впрочем…
Ремизов, прихрамывая, отвел Сабурова в сторону, они вышли из блиндажа и оба прислонились к стене окопа.
– Впрочем, – повторил Ремизов, – хорошо, если бы вы прошли на правый фланг. У меня такое чувство, что они сегодня мной не интересуются, я для них уже отрезанный ломоть. Считают, что всегда успеют разделаться. Но все же, на всякий случай, пойдите. У меня на правом фланге слабенько, – лейтенант Галышев батальоном командует, совсем мальчик. Всех поубивало вчера, что сделаешь? До вечера понаблюдайте там от моего имени. Если надо будет, команду примете. А ночью вместе пробиваться будем. Тут уж я вас от себя никуда… Хорошо?
– Хорошо, – согласился Сабуров, удивляясь той непринужденной мягкости, с какой разговаривал Ремизов, хотя совершенно ясно было, что он приказывает.
– Ну-ка пойдемте в блиндаж, – быстро сказал Ремизов, когда тяжелый снаряд разорвался наверху, в сотне шагов от них. Он потянул за рукав Сабурова. – Мне кажется, они очень хорошо знают, где мой наблюдательный пункт, но сверху меня не пробьешь, а чтоб в эти окошечки прямое попадание было, нужно пушечку выкатить прямо на ту сторону оврага, напротив меня. Вот тогда попадут. Они уже два раза выкатывали, но мы сшибали. А в третий раз боятся. Ночью, правда, попробовали, но попасть не могут. Они ведь артиллеристы изрядно плохие. Вот, слышите, все по нас…
Они переждали налет в блиндаже.
– Ну теперь, наверное, на четверть часика передышку сделают. Идите, вас автоматчик проводит.
Землянка командира батальона была вырыта так же, как и наблюдательный пункт у Ремизова, под фундаментом разбитого дома, и из нее назад вел точно такой же глубокий ход сообщения.
Командир батальона Галышев, как и рекомендовал его Ремизов, оказался совсем молодым парнем, только недавно выпущенным из военного училища. Впрочем, он приобрел уже фронтовые привычки, и когда они с Сабуровым присели у выхода из блиндажа, Галышев, вытащив из-за голенища кисет, скрутил таких размеров самокрутку, что Сабуров невольно улыбнулся.