Дни Стужи
Шрифт:
Взгляд остановился на очертаниях неподвижного тела под одеялом.
Столяров тяжело шагнул к двери, сжал кулак, с удивлением посмотрел на него, будто вспоминал, что это такое и что нужно делать с этим дальше.
Стукнул в дверь раз, другой. Заколотил уже двумя кулаками.
Стерегли Столяровых двое.
Наказали смотреть зорко, членовредительства не допускать, вопросы к купцу у нанимателей еще оставались. Какие — наемники не спрашивали. Стеречь оставили тех, кто помоложе, в делах еще
Пусть обкатываются.
— От двери отойди, — крикнули снаружи, и Столяров послушно отошел.
Вошел только один охранник, второй остался за дверью, стоял правильно, чуть в стороне, чтоб, ежели что, сразу эту дверь захлопнуть. Короткое копье смотрело наконечником точно на купца.
— Жене. Плохо, — глухо выдавил Столяров. Плечи его снова опустились, руки безвольно повисли.
Охранник подошел к матрасу, нагнулся, осторожно потряс завёрнутый в одеяло свёрток.
— Эй… Эй, ты чо там?
Тело было расслабленно-неживым, тяжелым… Мертвецов наемник, несмотря на молодость, повидал достаточно.
— Да мать же твою, — прошипел он, вставая на колени рядом с закутанным телом.
Взялся за край одеяла, потянул.
Даже не почувствовал, как остро заточенная щепка вошла в глаз, пробила мозг и скрежетнула по кости.
Столяров вылетел из камеры одним прыжком. Почувствовал что-то неудобное, мешающее в животе.
Стало горячо. Взревел. Ударил человека с копьем головой о стену раз.
Другой.
Третий.
Отпустил обмякшее тело.
Повернулся к жене. Что-то все равно мешало и было очень больно и горячо.
Копье пробило живот наискосок, стальное жало вышло из бока, торчало окровавленным птичьим клювом.
Купец устало сел, привалившись к стене так, чтоб древко не упиралось.
Посмотрел на жену.
— Ты иди. Иди за Маришенькой.
Помолчал, всхлипнул:
— Раньше надо было старому дураку…
Женщина сняла с пояса убитого нож, неумело, но крепко сжала рукоять и ушла.
____***_____
Якут молча смотрел на чашу.
Казалось, он не делал ничего, но Иван понимал, что именно исходящая от него незримая сила не дала до сих пор вихрю нащупать в чаше точку Воплощения.
Битва продолжалась.
Порождения пространств и разумов бились уже не за право воплощения. За само существование Многомирья, за право быть в нём.
Гигантские змеи, выросшие из-за спин многоруких воинов, вознеслись в облака тех миров, где обитают боги, и обрушились на призванную иноком дружину.
На их пути встал старец в снежно-белых одеждах. Раскинул руки, подставляя широкую грудь с сияющим крестом, и твари остановились, закружили, забили хвостами, не в силах его коснуться.
Рядом сМедведем возник и пошел, деревянным посохом
Его тут же обвила гигантская змея и духи-звери покатились по облачной тверди, терзая друг друга.
— Ваня, чаша, — шепнул Ивану Якут.
Раскинув руки, Шаман чуть шевелил пальцами, словно жонглировал чем-то невидимым.
Он коснулся Ивана, и они вознеслись над схваткой, оказались совсем рядом со смерчем, в котором все яснее проступали очертания существа, и были эти очертания настолько чужды этому миру и страшны, что у Ивана закружилась голова.
— Чаша, Ваня, — повторил Якут, — надо разбить чашу. Иначе мы долго не продержимся. Я дам тебе время.
И Якут обнял смерч.
Этого не могло быть, смерч накрывал уже весь мир, поглощал его, и лишь там, внизу, где кипела битва, сверкали искры оранжевого и бело-серебристого света.
Но старый шаман смог.
Он держал вихрь, не давая закручиваться и втягивать в себя окружающую реальность, выигрывая драгоценные мгновения.
Иван слился со Звёздным Лисом. Запетлял между сражающимися духами и неведомыми существами, подскочил к чаше и уперся в ее гладкий бок.
И почувствовал чей-то далёкий, едва ощутимый отклик.
___***____
Стеклянному Деду было сразу и хорошо, и плохо. Он растворялся, забывал себя, и это было хорошо. Ведь, он забывал все плохое, что с ним творилось, уходила боль, исчезал страх, больше не было свистящего острого стекла, которого он так боялся.
А что до плохого, до того, что исчезали лица друзей и знакомых, так это были мелочи. Он давно уже их не видел, и никто из них ни разу не пришел его навестить.
Значит, и не нужны они ему.
Он устремлялся в выси, о которых никогда и не думал, терял себя, а остатки его существа все сильнее заполняло единственное желание — притянуть, вобрать в себя то, что было где-то там, наверху.
Далёкий, едва слышный зов снизу коснулся его, словно кто-то хорошо знакомый положил руку на плечо. Едва-едва касаясь.
Но этого хватило. Дед Харитон услышал зов, который был обращен именно к нему. Он был кому-то нужен.
Кому?
Он хорошо знал этого человека.
Человека?
И он сам, значит, тоже человек?
То, чем Харитон становился, сжало его горло так, что потемнело в глазах, потащило за собой, окончательно растворяя в общем потоке, создающем колдовскую чашу.
Но на краткий миг бывший порубежник полностью обрел себя.
И увидел полные надежды глаза.
Он не помнил, как зовут этого человека.