Дни в Бирме. Глотнуть воздуха

Оруэлл Джордж

– Ужасно! – отозвалась Элизабет.

Больше они не касались этой темы. А следующим утром, когда Элизабет вернулась после происшествия с волами, побывав в гостях у Флори, она рассказала о своем приключении дяде с тетей. Они завтракали за столом, украшенном вазой с цветами, над головой покачивалось опахало, а за стулом миссис Лэкерстин стоял навытяжку буфетчик-мусульманин в белом костюме и тюрбане, с подносом в руке.

– И вот, что интересно, тетя! На веранду вышла бирманская девушка. Я никогда их раньше не видела, во всяком случае, не думала, что это девушки. Презабавное создание – она была почти как кукла с этим круглым желтым личиком и черными

волосами, собранными на макушке. Ей на вид было лет семнадцать. Мистер Флори сказал, она его прачка.

Буфетчик окостенел всем своим длинным телом (он хорошо знал английский) и скосил на девушку круглые глаза, особенно выделявшиеся на его темном лице. Мистер Лэкерстин застыл, не донеся вилку с рыбой до рта.

– Прачка? – сказал он недоуменно. – Прачка! Однако здесь какая-то ошибка, черт возьми! В этой стране, знаешь ли, нет такой штуки, как прачка. Всей стиркой занимаются мужчины. Если хочешь мое мнение…

Но тут он смолк на полуслове, как если бы кто-то наступил ему на ногу под столом.

8

Тем вечером Флори послал Ко Слу за цирюльником. В Чаутаде был единственный цирюльник, индиец, который брил через день по-сухому индийских кули, получая за это восемь анна в месяц. Европейцы обращались к нему за неимением лучшего. Когда Флори вернулся после тенниса, цирюльник ждал его на веранде, и перед тем, как довериться ему, он прокипятил ножницы и обтер их дезинфицирующей жидкостью.

После этого он велел Ко Сле достать его лучший выходной костюм, шелковую рубашку и туфли из оленьей кожи, а также новый галстук, доставленный из Рангуна на прошлой неделе.

– Я все сделал, такин, – сказал Ко Сла, имея в виду, что он все сделает.

Войдя в спальню, Флори увидел, что Ко Сла ожидает его с хмурым видом рядом с разложенной одеждой. Не вызывало сомнений, что Ко Сла понял, зачем Флори прихорашивался (чтобы произвести впечатление на Элизабет), и он этого не одобрял.

– Чего ты ждешь? – сказал Флори.

– Помочь вам одеться, такин.

– На этот раз я оденусь сам. Можешь идти.

Он собирался побриться – второй раз за день – и не хотел, чтобы Ко Сла видел, как он возьмет в ванную бритвенные принадлежности. Последний раз он брился дважды в день несколько лет назад. Он подумал, что не иначе провидение надоумило его заказать новый галстук на прошлой неделе. Тщательно одевшись, Флори почти четверть часа причесывался, ведь волосы у него были жесткими и не желали укладываться после стрижки.

И вот, не прошло и пары минут, как он уже шел с Элизабет по базарной дороге. Он встретил ее одну в клубной «библиотеке» и в порыве мужества пригласил ее прогуляться с ним; она согласилась с готовностью, удивившей его; даже не зашла ничего сказать дяде с тетей. Он так давно жил в Бирме, что забыл английские нравы. Под фиговыми деревьями на базарной дороге было совсем темно, листва скрывала ущербную луну, но в просветах то и дело сверкали звезды, яркие, словно фонари на невидимых веревках. Периодически накатывал приторный запах плюмерии, перемежаемый холодным едким смрадом навоза или духом разложения из хижин напротив бунгало доктора Верасвами. В некотором отдалении звучали барабаны.

Услышав барабаны, Флори вспомнил, что чуть дальше, напротив дома Ю По Кьина, намечалось пуэ; сам Ю По Кьин и был устроителем, пусть и за чужой счет. Дерзкая мысль посетила Флори. Он покажет Элизабет пуэ! Ей, несомненно, понравится; никто, имеющий глаза, не сможет устоять против танца пуэ. Возможно, их ожидает скандал, когда они вернутся в

клуб вдвоем после столь долгого отсутствия; ну и черт с ними! Велика важность. Элизабет не такая, как это клубное стадо. И до чего же весело будет посмотреть с ней пуэ! В этот момент оркестр исторг нечто адское: пронзительный визг труб, треск кастаньет и грозный грохот барабанов, а над всем этим вознесся яростный мужской вопль.

– Что это за какофония? – сказала Элизабет и остановилась. – Напоминает джаз-бэнд!

– Туземная музыка. У них там пуэ – это вроде бирманского театра; нечто среднее между исторической драмой и эстрадой, попробуйте вообразить такое. Думаю, вам будет интересно. Прямо за поворотом дороги.

– О, – сказала она с сомнением в голосе.

Они вышли из-за поворота на яркий свет. Вся дорога на тридцать ярдов вперед была запружена народом, пришедшим смотреть пуэ. В глубине стоял помост, над которым шипели керосинки, а прямо перед ним визжал и гремел оркестр; на сцене двое мужчин, облаченные в наряды, напомнившие Элизабет китайские пагоды, принимали грозные позы с кривыми мечами в руках. А по всей дороге простирались белые муслиновые спины женщин, розовые платки, накинутые на плечи, и черные валики волос. Кто-то спал, раскинувшись на циновках. Через толпу протискивался старый китаец с подносом арахиса, уныло повторяя нараспев:

– Мьяйпе! Мьяйпе! [59]

– Остановимся, посмотрим несколько минут, – сказал Флори, – если желаете.

От резкого света и пронзительной музыки Элизабет оторопела, но больше всего ее поразило, что все эти люди сидели посреди дороги, как в партере.

– А они всегда устраивают свои представления посреди дороги? – сказала она.

– Как правило. Сколачивают грубую сцену, а утром разбирают. Они играют всю ночь.

– Но разве им позволено… перегораживать дорогу?

59

Арахис (бирм.).

– Ну да. Здесь нет правил дорожного движения. Никакого движения, видите? Вот и правил нету.

Это с трудом укладывалось у нее в уме. А вся публика тем временем развернулась на своих циновках спиной к сцене и уставилась на «ингалейкму». В центре толпы возвышались полдюжины стульев, на которых сидели клерки и официальные лица. Среди них был Ю По Кьин, силившийся развернуть свою тушу и поприветствовать европейцев. Музыка стихла, и рябой Ба Тайк поспешил сквозь толпу к Флори, раскланиваясь с робким видом.

– Наисвятейший, мой хозяин, Ю По Кьин, спрашивает, не изволите ли вы с юной леди посмотреть наше пуэ несколько минут. У него для вас есть стулья.

– Они просят нас присесть на стулья, – сказал Флори Элизабет. – Не желаете? Это довольно занятное зрелище. Те двое малых скоро уберутся, и будут танцы. Вам ведь не наскучит посмотреть несколько минут?

Элизабет не знала, что сказать. Ей почему-то казалось неправильным и даже небезопасным углубляться в эту толпу туземцев, пахнувших не лучшим образом. Тем не менее она решила довериться Флори, который, вероятно, знал, что делал, и позволила ему отвести себя к стульям. Бирманцы на циновках уступали им дорогу, глазея ей вслед и тараторя; ее голени касались теплых, обернутых муслином тел, и едкий запах пота щекотал ей ноздри. К ней подался Ю По Кьин, поклонившись, насколько ему позволяла комплекция, и сказал, гнусавя: