До горького конца
Шрифт:
— Хотелось бы мне подарить ей что-нибудь, — сказал он себе, — что-нибудь на память. Я причинил ей слишком много страданий, почему не доставить мне ей часа невинной радости. Женщины вообще любят эти вещи, но она едва ли придаст цену какому бы то ни было подарку, если он не будет доказательством любви. Не подарить ли мне ей медальон с моим портретом? Она так простодушна и так любит меня, что рада будет иметь мое изображение, а я на портретах лучше, чем в действительности.
Он уже почти решился купить медальон и подошел к двери магазина, но вдруг остановился и отошел на несколько шагов в сторону.
— А как быть с тетушкой Ганной? — спросил он себя. — Если я пошлю Грации мой
Он опять повернулся и в этот раз вошел решительно в магазин. Он выбрал медальон, который показался ему всех лучше, золотой овальный медальон, с якорем из крупных жемчужин на крышке, словом, такой, какого он не выбрал бы для дочери фермера, если бы не слишком глубоко погрузился в тот омут, из которого так трудно освободиться. Заплатив за медальон, он продолжал задумчиво рассматривать его.
— Не можете ли вы переделать мне его так, чтобы в него можно было вставить портрет и чтоб это осталось тайной для всех, кроме его обладателя, — спросил он купца.
Купец отвечал уклончиво, уверяя, что сделать это не легко, что для того, чтобы скрыть секрет, нужна необыкновенная чистота работы и так далее, и что это будет стоить, конечно, не дешево.
— Я не постою за двумя лишними фунтами, если это будет сделано хорошо, — отвечал мистер Вальгрев. — Тут надо будет вставить какую-нибудь тайную пружину, как это описывается в романах. Я сам никогда не видал таких медальонов. Пришлите ко мне за портретом дня через два и чем скорее будет готов, тем лучше.
Он бросил свою карточку на прилавок и ушел сильно заинтересованный своею покупкой.
«Какое облегчение сделать что-нибудь приятное для нее», — думал он.
Но это нимало не успокоило его, — дело Кардимумов не подвигалось вперед. Новые дела, накопившиеся в две последние недели его отсутствия, также не интересовали его. Не прошло недели с тех пор, как он покинул Брайервуд, а ему уже показалось, что многие годы отделяют его от знакомого старого сада.
Он не знал, что делать с собой. Отказавшись ехать в Истборн, он не мог уехать и в другое место, а ему очень хотелось отправиться в какую-нибудь тирольскую деревню и провести осень, гуляя по незнакомым горам. Там, казалось ему, он сумел бы освободиться от угнетавшей его тоски, но в Лондоне и в такое глухое время года это было невозможно. Дни и ночи преследовал его образ Грации Редмайн, являясь ему во сне, становясь между ним и его книгами и мешая ему сосредоточиться на деле Кардимумов.
Не безопаснее ли было бы уехать в Истборн и жить там в обществе своей невесты парадною жизнью небольшого кружка общества? Он не мог не задать себе этого вопроса. Да, идти по этой узкой жизненной тропинке, с которой не рискуешь сбиться в сторону, было бы, конечно, безопаснее, но он чувствовал, что при его настоящем настроении духа это было бы решительно невыносимо. Избитые разговоры, ограниченный ум, — ум ограниченный, хотя и обогащенный чтением всех книг, какие позволительно читать благовоспитанной молодой девушке, — ограниченный, несмотря на то, что на образование его были истрачены тысячи фунтов, — страшили его. Он чувствовал, что провести неделю без перерывов в обществе мисс Валлори будет пыткой для него.
А что же будет, когда они обвенчаются? О, тогда будет совсем другое дело. Ни один мужчина, в особенности известный адвокат, не обязан проводить с женой столько времени, чтоб она могла надоесть ему. И не может также
Но долгие дна ухаживания, когда надо волей или неволей проводить со своею избранною длинные вечера, когда говоря о своих жизненных планах и надеждах можно показаться чересчур прозаичным, словом, когда надо допевать свою любовную песню, имен мало любви в сердце, это дни тяжелого испытания, и блажен тот, кто твердо вынесет его до конца, до того торжественного утра, когда веселый звон колоколов, нарядная процессия свадебных подруг и свадебный марш Мендельсона закончат сделку, и требовательная невеста превратится в покорную жену.
«Я нисколько не сомневаюсь, что мы уживемся как нельзя лучше, когда сделаемся мужем и женой, — сказал себе мистер Вальгрев, — но подготовительный период очень утомителен. Августа любит меня по-своему, но как холодна кажется эта любовь после любви Грации Редмайн. Слава Богу, что я поступил честно с этой девушкой и был откровенен с самого начала».
В течение следующей недели ничто, кроме его собственного каприза, не мешало мистеру Вальгреву отправиться в Истборн: он не хотел уехать, пока не будет готов медальон, который он заказал в Кокснур-Стрит. Ом выбрал из своих карточек ту, на которой казался красивее, чем на всех других, отдал раскрасить ее и отослал ювелиру. В конце недели медальон был готов, и секрет был скрыт удивительно. Открыв медальон, вы увидели бы эмалевую дощечку с букетом незабудок, но стоило только пожать едва заметную пружинку у соединения медальона с колечком, на котором они висел, чтобы дощечка поднялась, как крышка часов, и открыла портрет Губерта Вальгрева. Медальон был совершенством в своем роде, а незабудки счастливою мыслью. Мастер, которому была поручена работа, взял на себя смелость предположить, что медальон предназначается для подарка на память.
Губерт Вальгрев был в восхищении от этой безделки. Он немедленно упаковал ее и отправил по адресу: «мисс Редмайн, Брайервудская ферма, близ Кингсбери, Кент». Он сам подписал адрес и сам снес посылку на почту, потом написал Грации формальное письмо, имея в виду, что оно будет прочитано тетушкой Ганной.
«Милая мисс Редмайн, я пользовался таким дружеским вниманием от вашего семейства и от вас во время моего приятного пребывания в Брайервуде, что мне хочется оставить вам какое-нибудь воспоминание об этом времени. И я уверен, что ваша добрая тетушка предпочтет, чтоб я послал мой подарок вам, а не ей. Я выбрал медальон, который, надеюсь, ваш дядя и тетушка позволят вам принять от меня в знак благодарности за всю доброту, которою я пользовался под их гостеприимною кровлей.
С глубоким уважением остаюсь искренне преданный вам
Прочитав письмо, он покраснел за свое лицемерие. Но как же иначе мог он поступить, чтобы доставить хоть минутное удовольствие бедной девушке? В письмо он вложил клочок бумаги, на котором написал: «Il y a un ressort entre I'anneau et le, m'edallion, touchez le, et vous troverez mon portraits». Грация распечатает сама свое письмо, и этот клочок бумаги с иностранными словами не попадется на глаза ее родственникам.
«Вот и конец единственного романтического эпизода моей неромантической жизни», — сказал он, отдав письмо на почту.