До горького конца
Шрифт:
— Ах, я и забыл, — сказал Уэстон после долгой паузы. — Я привез вам сегодня интересную вещь.
— Какую? — спросила мистрис Гаркрос, не оборачиваясь к нему.
— Гравюру для вашего альбома и, кажется, довольно редкую. Снимок с одной из последних картин Лауренса.
— Благодарю, — сказала мистрис Гаркрос, зевая, — Не скажу, чтобы такие гравюры были в моем вкусе, я предпочитаю немецкую школу, но ваш подарок будет иметь место в моем альбоме. Покажите гравюру.
—
Он позвонил и приказал лакею отыскать сверток, оставленный где-то в швейцарской. Когда сверток был принесен, он тщательно развернул его и подошел к своей кузине, продолжавшей смотреть на цветы.
— Не правда ли, какое красивое лицо? — сказал он. — Необыкновенно характерное!
Августа подняла глаза, не стараясь скрыть, что кузен уже надоел ей со своею гравюрой, но едва она взглянула на нее, как вскочила с криком удивления.
— Уэстон! — воскликнула она. — Разве вы не знаете, что это такое?
— Прелестный портрет прелестной женщины, — отвечал он, как бы не замечая удивления мистрис Гаркрос.
— Были вы когда-нибудь в комнатах Губерта? — спросила она резко.
— Да, раза два или три. Мистер Гаркрос не поощрил меня бывать там чаще.
— Но если вы были там раз, вы должны знать эту картину.
— Честное слово, — я не понимаю, что вы хотите сказать.
— Вздор, Уэстон. В комнате Губерта есть только одна картина, та, которая висит над камином, а эта гравюра — копия с нее.
— Неужели! — воскликнул Уэстон с притворным удивлением. — Да, я теперь вспомнил, что в комнате Гаркроса есть картина, бросающаяся в глаза. Когда я нашел эту гравюру у Томбса, мне показалось, что я уже видел это лицо. Это портрет мистрис Мостин, актрисы, прославившейся в комических ролях. Вы о ней, вероятно, не слыхали.
— Актрисы! — воскликнула Августа, побледнев.
— Да, вот на обороте написано карандашом ее имя. «Портрет мистрис Мостин в роли Виолы, в „Двенадцатой ночи“,написанный Томасом Лауренсом». — Что вы так побледнели, Августа? Можно подумать, что вы сделали какое-нибудь ужасное открытие. Томбс рассказывал мне историю мистрис Мостин. Она умерла тридцать лет тому назад, и вы не можете ревновать к ней.
— Ревновать! — воскликнула Августа, бросив на него грозный взгляд. — Как вы глупы, Уэстон.
Потом совершенно другим тоном и как бы говоря сама с собой, она повторила: «актриса!» Она молчала несколько минут, потом неожиданно обратилась к своему кузену.
— Вы сказали, что слышали историю мистрис Мостин. Хорошая она была женщина?
— Хорошая —
— Вы понимаете, о чем я спрашиваю, Уэстон? — воскликнула с досадой мистрис Гаркрос. — Я хочу знать, была ли она респектабельная женщина?
Уэстон пожал плечами.
— Не думаю, чтобы драматическая профессия претендовала на респектабельность тридцать лет тому назад, — сказал он. — Актрисы были тогда красивее, чем теперь, но мне кажется, что репутация их была сомнительна. Встречались, конечно, исключения. Что же касается этой мистрис Мостин, Томбе отзывается о ней довольно неопределенно. На сцене она пробыла недолго, но во время своего краткого артистического поприща производила фурор. Надо полагать, что она была замужняя женщина, потому что называлась «мистрис», но мистер Мостин — какое-то загадочное лицо. Она имела много поклонников между своими современниками и с одним из них бежала.
— Бежала!
— Да, и с одним из худших. Томбс забыл его имя, но хорошо помнит, как это случилось. Она исчезла в одно прекрасное утро во время представления новой комедии в театре Колизеум, и с тех пор ее больше не видели. Полагают, что она умерла за границей, несколько лет спустя. Я спрашивал, что сделалось с ее мужем, и как взглянул он на ее побег, но, оказывается, что об этом предание умалчивает. Никто ничего не знает о Мостине. Не правда ли, что это довольно странно? Но, может быть, она была уже вдовой, когда вступила на сцену.
Августа взяла гравюру из рук своего кузена и несколько времени смотрела на нее молча. Уэстон вышел на балкон, сорвал несколько засохших листьев, поправил побеги вьющихся растений, но все это время не выпускал из виду свою кузину. Немного спустя, она встала, небрежно бросила картину на стол и вышла на балкон.
— Благодарю за гравюру, — сказала она. — Мне она нравится и я уверена, что Губерт приобрел оригинал за красивое лицо, когда не имел средств покупать дорогие картины. Слышите? Это его шаги на улице.
Уэстон выглянул из-за глиняной вазы с пунцовой геранью.
— Да, я вижу Гаркроса, но за шесть домов, по крайней мере. Какой у вас славный слух, и как я завидую способности Гаркроса внушать вам такую внимательность!
— Когда вы женитесь, жена ваша будет тоже знать ваши шаги, если только не будет глуха, — холодно заметила Августа.
— Глухой жены у меня никогда не будет, — возразил Уэстон внушительно.
— Вы уверены?
— Да, потому что я никогда ни на ком не женюсь.