До конца своих дней

Бенедикт Барбара

– С тех пор многое изменилось. – Раф сделал гримасу и отпил еще глоток из бутылки. – А, не все ли равно?

– Нет, не все! – Все-таки Гинни пришлось вступить с ним в пререкания. – Детям здесь хорошо. Они ловят рыбу, обследуют окрестности, строят свою таинственную крепость. Нельзя выдернуть их отсюда и предполагать, что они легко приспособятся к жизни в городе. Они будут глубоко несчастны.

– Да вам-то что? Вы будете благоденствовать в своем любимом Розленде.

– А дети благоденствуют здесь, в этой лачуге.

– Это

не лачуга, а дом, черт побери!

Да, он прав. Гинни вдруг поняла, почему Раф ее все время поправляет. Место, где люди живут и любят, нельзя называть лачугой. Да она сама уже давно в уме называет его домом.

Но она упорствовала на своем:

– Как ни назови, это не меняет дела. Вы попросили меня научить этих детей грамоте и хорошим манерам, а теперь лишаете меня возможности закончить свое дело.

Раф опустил бутылку и вперился в нее.

– Вы что, не слушали меня? Я сказал, что отвезу вас домой в Розленд. Вы же хотели уехать по истечении месяца. Разве вы не рады, что выходит по-вашему?

Да, ей следовало бы радоваться, но, глядя на Рафа и сознавая, что ей придется навсегда распроститься и с ним, Гинни чувствовала только грусть. Стоя перед ним, она вдруг живо вспомнила, как он прижимал ее к себе, и их ничто не разделяло, кроме тонкой рубашки. Какое это было блаженство – целовать его, забыв всю горечь, все прошлые обиды! В тот вечер они были просто мужчина и женщина, которых связывало страстное влечение.

В глазах Рафа тоже что-то промелькнуло – видно, и он вспомнил тот вечер.

– Не смейте так на меня смотреть, – тихо проговорил он.

Гинни удивленно моргнула.

– Как?

– А вот так – широко раскрыв глаза и надув губки. И не рассказывайте мне, будто вы не знаете, как это действует на мужчину, моя прекрасная дама. Вы уже много лет используете свои женские чары для того, чтобы добиться своего.

– Ничего подобного...

– Со мной у вас такое не выйдет! – Не отводя глаз от ее лица, ее губ, он швырнул бутылку в реку и схватил Гинни за руки. – Мне это надоело! То вы пылаете жаром, то обдаете холодом. И даете глазами обещания, которые ваше тело не собирается выполнять.

Гинни сгорала от унижения. Так вот что он думает – что она играет с ним как кошка с мышью.

– Вы не понимаете...

– Нет уж, хватит! Я лучше поеду, пока не сделал такого, о чем мы после оба будем сожалеть. – Раф отпустил ее руки и пошел к пироге. – И запомните, – бросил он ей через плечо, – если вы еще раз начнете что-нибудь этакое, я доведу дело до конца.

Вот как? Значит, ей только стоит улыбнуться и шагнуть к нему, и все будет решено? Но, хотя ее тело жаждало его объятий, она понимала: если после этого предупреждения пойдет за ним, вина за то, что произойдет, будет лежать на ней. По сути дела, это будет означать, что она сама соблазнила его.

Но Раф и не дал ей такой возможности. Он уперся шестом в берег и оттолкнул пирогу,

ни разу на нее больше не взглянув.

Гинни стояла на берегу, охваченная горькими чувствами. А она-то строила планы, она-то мечтала, что теперь все будет хорошо, и пожалуйста – он отсылает ее в Розленд. Она пошла обратно в дом, пытаясь найти радость в мысли, что скоро будет дома, но вместо этого думала о торте, который они с Джуди собирались испечь к его дню рождения, и о том, что она еще столько книг не успела прочитать Кристоферу.

– Жутко сердитый, да? – сказала Джуди, которая вместе с братьями стояла на крыльце.

Интересно, они все слышали? Гинни вгляделась в их лица. Судя по написанному на них беспокойству, – больше, чем хотелось бы. Остается надеяться, что они не поняли, в чем обвинял ее Раф.

– Все будет хорошо, – сказала она, – Он передумает.

– Мы не какая-нибудь малышня. Не надо нам врать! – отрезала Джуди.

Она стояла, скрестив руки на груди. До чего же она похожа на Рафа: оба считают, что лучшая оборона – это нападение. Джуди напускает на себя воинственность, а Раф защищается от мира злостью.

– Я не вру. Мне хочется на это надеяться, – ответила ей Гинни.

– На что это вы надеетесь? – насмешливо спросила Джуди.

Действительно – на что?

– Ты же слышала, что она ему сказала, Джуди! – воскликнул Кристофер, сбегая по ступеням к Гинни. – Она сказала дяде Рафу, что хочет, чтобы мы оставались здесь.

– Вы не позволите ему отослать нас в Новый Орлеан? – сказал подошедший к ним Поль.

Гинни была бы рада им это обещать, но понимала, что Джуди права: лучше сказать правду.

– Раф – ваш опекун. Если он решит вас туда отослать, я никак не могу этому помешать.

– Мы не хотим там жить! – Питер тоже спустился со ступенек. – Они злые и вредные.

Гинни была потрясена, с какой убежденностью он это сказал, и повернулась к двум старшим детям, все еще стоявшим на крыльце.

– В чем дело? Почему вы не хотите жить с родными? Патрик пожал плечами и тоже сошел вниз.

– Они плохо относились к маме и дяде Рафу, – объяснил он. – Если бы у мамы было куда поехать, она бы ни за что не стала бы с ними жить.

– Сначала мама даже была рада, – добавил Поль. – Она не знала, почему ее мама так не любила отца с матерью. У них большой дом и куча денег.

– Но когда она с ними познакомилась, она поняла, – сказал Питер. – Ее дед с бабкой – такие злые люди, что она вышла замуж за папу, чтобы от них сбежать.

– Она знала, что Раф мечтал оттуда сбежать, но оставался, чтобы защищать ее, от них, – бесстрастным тоном сказала Джуди.

Наступила зловещая тишина. Гинни было ужасно жаль Жанетт. Что же это за люди, ее дед с бабкой, если она предпочла выйти замуж за Жака Морто, только бы избавиться от них? А бедный Раф наверняка винит себя, его свобода стоила жизни его сестре.