До конечной
Шрифт:
— У тебя нет повода мне не доверять, — шепчу зажатым горлом. Так тяжко в груди становится, такое мучительное томление растекается…
— Серьёзно? — звучит с насмешкой.
— Женя, мы не переходили черту. Я бы её никогда не перешла. Ты единственный любимый мужчина в моей жизни. Рус не сдержался. Мне больше нечего сказать.
Говорю правду, но Захаров решает иначе:
— Тима оставь и уезжай. Прощай, Яна.
— Ты не можешь мне запретить забрать его, прижимаю крепче к груди спящего ребёнка, как тогда, в день покушения.
— Он мой сын. И будет жить со мной. В этом доме, — непоколебимость голоса Евгения шокирует.
— Женя, ему нужна мать, — пытаюсь достучаться до его сердца.
— Такая как ты?
— А чем я плохая мать?
— Ты хорошая мать, Яна. Но ты всего лишь тётка. Сын останется со мной.
— Евгений Дмитриевич, дайте ей неделю, — вмешивается Герман, почуяв неладное. Когда я спускалась с Тимом по лестнице, он окинул меня сожалеющим взглядом и даже не попытался отобрать племянника. — Для ребёнка так будет лучше. Поверьте моим словам.
— Женя, сынок, что же ты творишь? — присоединяется ко всему этому несчастью и плачущая Анна Николаевна, а мне отчего-то становится так стыдно и горько, что места себе не нахожу.
— Не лезь, мама! — рявкает он. — Не вмешивайся, пожалуйста. Это наши с Яной разборки.
— Женечка, я без Тима умру. Не отнимай его у меня. Не отнимай! — вскрикиваю и словно выныриваю из сна. Дышу часто, рассматривая белый потолок. Вокруг меня витает запах лекарств и сладкий аромат макушки Тима.
— Ян, ты циво? — доносится детский голосок.
Мои губы тут же трогает улыбка. Не сразу осознаю, что он приник к моей груди. После завтрака мы вместе уснули.
— Ты вся моклая.
— Тим? — смыкаю на нём объятия. Всё ещё не верю, что он со мной. — Тимочка. Родной мой. Тимошечка. Солнышко моё. Радость моя. Ты здесь. Со мной, — разрыдавшись, покрываю поцелуями шелковистые волосы на макушке.
Эти сонные кошмары продолжаются вот уже целую неделю. После отъезда из дома Евгения в ту же ночь загремела на сохранение с тянущими болями внизу живота. Руслан подсуетился, сразу же договорился с нужными людьми, и меня определили в самую лучшую комнату в том же санатории, где проходит реабилитацию мама.
— Ян, а де папа госик? Пациму он к нам не плиходит? Ты есё долго будис болеть? Када нас отпустят дамой?
— А бабушка где? — отрываю голову от подушки, замечая пустой диван.
— Навелное к дяде доктолу посла.
Обессилено падаю на постель. У Тима снова много вопросов, на которые мне сложно находить ответы. Всё, что касается его отца — для меня слишком болезненная тема.
Всё как в тумане. Ни о чём не хочу думать. Ничего не хочу объяснять. Не хочу вспоминать о причине моих бед. Сейчас я должна заботиться о своём малыше, которого ношу под сердцем. Раз уж от него отказался родной отец, не выслушав меня, значит он будет только моим и больше ни чьим.
Хочу
Господи, конечно хочу. Настолько сильно, что не могу сдержать слёз. Потому что не способна его забыть, не могу перестать думать о нём ни единой секунды. Ненавидеть тоже не могу…
Все мои мысли заняты им.
Это какая-то нездоровая болезнь. Отрава, которая не выводится из моей крови. Наваждение. Проклятие. Настолько сильные чувства к нему, что пугают меня до чертиков. Он — моё дыхание. Моя жизнь. Он всё для меня. Весь мир и вся моя боль…
— Ян, пациму ты плацис? Тебе бойно? Де боит? Паказись? — Тим встаёт на коленки рядом со мной и волнительно рассматривает меня, особенно мой живот. Он знает, что там растёт малыш. Уже знает…
— Вот здесь, родной, — беру его ручонку и прикладываю ладошкой к солнечному сплетению. — Здесь находится наша душа. Она болит.
— Пациму? Скуцяись по папе?
— Скучаю, милый. Очень сильно скучаю, — начинаю рыдать, закусывая зубами скомканный верх от пижамы.
— Када он плиедет, Ян? Я този скуцяю. У меня този здесь боит, — касается пальчиком того же места, где у меня находится его ладонь. Мой маленький повторюха.
— Как только дядя доктор вылечит его голову, — ляпнув первую пришедшую мысль, обнимаю Тима и крепко прижимаю к себе. — Только ты не переживай. Он всё равно нас очень любит.
— Осень-плиосень?
— Очень-приочень. Справится со своими проблемами и скоро вернётся.
Говорят, если во что-то сильно верить, оно обязательно сбудется. Беременным Бог не отказывает. Я верю, что он соскучиться по нам и вспомнит, как сильно нас любил…
Евгений
В спальне неделю как пусто.
Сегодня впервые смог подняться на второй этаж после аварии. Нога всё ещё болит, но я отчаянно пытаюсь вспомнить хоть что-то ещё. Ищу любые зацепки, детали, которые смогут спровоцировать хоть какой-то очередной проблеск в памяти. Чувствую себя полуинвалидом. С этим, конечно, можно жить, но как смириться с тем, что ты потерял какую-то часть себя? Важную часть. Всё остальное, что помню, не приносит облегчения. Я опустел. Настолько морально опустел, что у меня уже закончились нервы, эмоции, слова. Мне просто стало плевать. На всё и на всех, кроме сына, родных и этой маленькой дряни, которую не могу вырвать из головы.
Блять! Как же мне её не хватает...
Она просто взяла и ушла. Унесла с собой сына. А я не смог ей противиться. Не смог. Потому что с родной тёткой ему будет лучше, чем с гувернанткой. А у меня на носу несколько командировок в Европу. Снова.
Устал…
Подхожу к кровати, притягиваю подушку к лицу. Насквозь пропитана её запахом.
Я скоро начну ненавидеть персики. Вдыхаю этот сладкий дурман и схожу с ума. С глухим рычанием швыряю подушку подальше от себя. Следом срываю с матраса постельное бельё.