До особого распоряжения
Шрифт:
праздникам. Никто из местных жителей не осуждал старого человека. Все понимали, что муфтий
проводит время за молитвами в своей тесной комнатке.
Это подтверждал хозяин дома, где последние четыре года жил ссыльный эмигрант. В комнате в
западном углу висел старый флажок. Тот самый флажок, который всю жизнь скитается с ним по чужим
городам и странам. На зеленом поле флажка золотистый, правда уже поблекший, полумесяц и
многоконечная звезда.
Во время молитвы, в часы раздумий муфтий
начинали слезиться и флажок расплывался в тумане, он ложился и поворачивался к стене. На линялом
ковре узоры напоминали дороги, тропы, тропинки, запутанные и далекие, по которым Садретдин-хана
носило в горячие дни борьбы.
Он никогда себя не чувствовал старым, больным, слабым. Он и сейчас бы мог проделать длинный
путь. Было бы ради чего... Да и попробуй сесть на коня. Это заметит полгорода. Появится сонный
полицейский и укоризненно покачает головой.
Полицейский относится к муфтию, как к любимому ребенку. Беспокоится о здоровье и не отпускает от
дома ни на шаг.
Во время налета бандитов полицейский отсиживается у муфтия. Страж закона верит, что
государственный преступник Садретдин-хан известен и среди головорезов и может одним словом
утихомирить бандитов.
Муфтий привык к посещениям полицейского, у которого есть время послушать о трудной жизни
святого человека, о его вечной борьбе с врагами.
Муфтий не говорит вслух о планах, хотя они рождаются всякий раз после каждой встречи с
эмигрантами. К нему редко, но приезжают за советом, за помощью. Люди смотрят выжидающе на
сухонького старика, делятся бедами.
Муфтий Садретдин-хан, сжав кулачки, трясет ими в воздухе, проклинает неверных и отступников,
обещает скорую победу над врагами. Но совсем иные слухи доходят до этого городка, до караван-сарая.
Немец уже отступает под ударами Красной Армии, а муфтий предсказывает близкую гибель Советам.
Приезжали к муфтию несколько раз Салим и Шамсутдин. Рассказывали о судьбе Махмуд-бека, о его
жизни в тюрьме, о делах.
– Он подружился с вождями племен, с главарями банд, с теми, которые томятся в зиндане.
– Каков молодец!
– восхищался муфтий.
– Каков молодец!
– Он находит нужных людей. Засылает на землю Советов.
– Ой молодец!
– потирая ладошки, восклицал муфтий.
Значит, Махмуд-бек в тюрьме не сидит сложа руки.
И не ведает ссыльный муфтий, что имя его в эмигрантских кругах по-прежнему повторяется с
большим уважением. Ссылка прибавила авторитет Садретдин-хану. О муфтии стали говорить, как о
человеке, страдающем за правое дело, за счастье мусульман. Правда, не все почитатели Садретдин-
хана решались его навестить. Иные побаивались навлечь на себя гнев местных властей.
Но
следил. Вероятно, местные власти решили, что старику стукнул восьмой десяток и он наконец
угомонился. Муфтий же забыл о своем возрасте.
В канун восьмидесятилетия приехал Шамсутдин, привез недорогие подарки. Муфтий, не скрывая
чувств, рукавом халата смахнул слезы.
– Ой молодец! Из тюрьмы...
– Он неплохо живет. .
– сказал Шамсутдин.
– Откуда деньги?
– Он подружился с русским агрономом, помог ему устроиться на работу. Вы знаете того русского?
– Да-да...
– торопливо проговорил Садретдин-хан.
– Все-таки прибрал его к рукам.
– И снова муфтий
радостно потер ладошки.
– Прибрал...
– ухмыльнулся Шамсутдин.
– Русский всю жизнь будет помнить Махмуд-бека. Давно бы
сгнил в зиндане.
– Ой молодец!..
– в который раз воскликнул муфтий.
Махмуд-бек действовал. И, конечно, от его имени.
А он?
120
После отъезда Шамсутдина муфтий невольно задумался о своем положении. Он щедро обещает
помощь, дает советы.
– Но сколько можно обещать!
– бормотал старик, уставясь на поблекший флажок.
Хозяин дома, заглянувший в этот момент в комнату муфтия, осторожно, на цыпочках ушел.
Садретдин-хан молил аллаха вернуть ему прежние связи, прежнюю власть, а то ведь в конце концов она
окончательно уйдет из рук. Кто-нибудь более смелый и сильный обвинит муфтия в старости, слабости,
бездействии, в пустых обещаниях. Это легко сделать.
Высокие покровители - турки, англичане, немцы, японцы - забыли о старике. А как нужно их доброе
отношение! И как нужны деньги!
Приезжал Аннакули Курбансаидов. Тяжело отдуваясь, громоздкий и важный, он с подчеркнутым
равнодушием осмотрел комнату. Взглянул на зеленый флажок и, кажется, усмехнулся, подлый человек.
Комната Садретдин-хана, конечно, не походила на штабной кабинет, где можно решать серьезные
вопросы, но ведь сам приехал... Никто его не звал. Муфтий не любил Аннакули. Рвется к власти... Всех
бы растолкал своими локтями...
Когда Аннакули начинает рассказывать, то багровеет и отводит глаза в сторону. Неприятно его
слушать...
А сейчас усмехается. Что на уме у подлого человека?
Все, кто приезжает к муфтию, высказывают свое огорчение по поводу несправедливостей, которыми,
увы, полон грешный мир. А вот Аннакули просто поздоровался. Даже без должного почтения.
– Что тебя привело в эту глушь?
– не очень вежливо спросил муфтий.
Аннакули удобней уселся, откашлялся. Он понял, что перебрал в своем непочтении. Муфтий не