До последнего вздоха
Шрифт:
– Я знала Славика с институтских лет. Ну как знала… В молодости встречались часто, потом по несколько раз в году, потом по разу в несколько лет. Что вы хотите от меня узнать? – Дама подняла на него глаза.
Вадим пожал плечами. Он и сам не знал, что именно его интересует.
– У нас была самая обычная студенческая компания. Иногда выпивали лишнего, но никаких наркотиков, никакой уголовщины. Если вы ищете след убийства в прошлом, я едва ли смогу вам помочь. – Она еле заметно грустно усмехнулась и посоветовала: – Ищите убийцу в настоящем. Сейчас убивают
Зря он затеял эту встречу. Дама вспоминала Славу, не сообщив ему ничего интересного.
Наконец она доела пирожное, взяла на колени лежавшую до этого на специальной подставке сумочку.
– Хотите, я напишу ваш портрет? – остановил ее Вадим. – Я художник.
– Я подумаю, – серьезно ответила она, поднимаясь.
Помедлила, порылась в сумке и протянула ему визитку.
– Звоните, если понадобится моя помощь. И обязательно сообщите, когда похороны.
Вадим послушно кивнул – сообщу, расплатился с официантом и опять поехал в Славину квартиру.
В прошлый раз он осмотрел квартиру быстро, наспех. Теперь начал обследовать планомерно. Выдвигал по очереди ящики письменного стола, внимательно изучал каждую бумажку. Юношеские фотографии нашел ссыпанными в одном из ящиков. Кроме молодого Славы и Нины, которая, как ни странно, в молодости казалась куда менее интересной, никого не узнал. Пару раз мелькала мать, но эти фотки он почему-то сразу отбрасывал.
Что его заставило приподнять плотную бумагу, накрывавшую дно ящика, он так и не понял. Он даже не сразу разобрал, что это бумага, поскольку по цвету она почти не отличалась от стенок ящика. Пластмассовый уголок с вложенным в него листком бумаги он тоже заметил не сразу, уголок был прижат к дальней стенке выдвижного ящика.
Он несколько раз прочитал слегка потускневший текст – как следовало из даты, над которой синела круглая печать, листу было около десяти лет. Всего печатей было три, Вадим зачем-то внимательно разглядел каждую.
Бумага сообщала, что некто Митяев Олег Константинович никак не мог быть сыном Левицкого Вячеслава Аркадьевича.
Вадим опять вложил экспертное заключение в пластмассовый уголок, сунул себе в рюкзак.
Признаться было стыдно, но он струхнул, представив, что у Славы может найтись другой законный наследник. Вадим никогда не ставил себе целью сильно обогатиться, он даже почти не думал о деньгах. И все-таки не получить своей доли было бы для него большим ударом.
Он бросил рюкзак на пол, походил по комнате, круто поворачиваясь у окна и у двери.
– Славику так не везло в жизни, – вздыхала мать. – Ему всю жизнь попадались такие …
Мать не стеснялась в выражениях ни при Вадиме, ни при Вике. Интересно, подумал он, Вика тоже использует для образности непечатные словечки? Она многое взяла от матери.
Вадиму было трудно считать дядю-миллионера совсем несчастным, но мать так сильно сокрушалась, что некому проследить за Славиным питанием, Славиной одеждой и Славиным здоровьем, что выглядело это полным идиотизмом, а в идиотские разговоры он никогда не вступал.
Зазвонил городской телефон.
– Вадик, ты там?
– Там, – подтвердил он.
– Что ты там делаешь?
– Ничего не делаю. Вика, чего ты хочешь?
– Ты нашел что-нибудь важное?
– Нет, – соврал он.
– Ты обедал сегодня? – заволновалась сестра. – Если хочешь, я пришлю Оксану, она тебя покормит.
Он не стал спрашивать, кто такая Оксана. Наверное, уборщица из фирмы, услугами которой пользуется сестра.
– Так ты обедал?
Если бы он не знал сестру так хорошо, как знал, точно решил бы, что она за него волнуется. Но он слишком хорошо ее знал: ее волновал только один человек – она сама.
– Извини, Вика, у меня мобильный звонит, – опять соврал он, не стал ждать, что она ответит, положил трубку.
Нужно было срочно уходить, она вполне может приехать, проверить, чем он тут занимается.
Он запирал дверь, когда позвонил Осокин. Предложил похороны на пятницу, Вадим не возражал.
Холодного ветра, который давно мучил город, в колодце двора почти не было. Вечернее солнце отражалось в стеклах домов. Он ненадолго замер, подумав, что хорошо бы написать такой старый московский двор, пока его еще совсем не уничтожила современная архитектура, вздохнул и шагнул к своей машине.
Максима Садовникова Телепин собирался вызвать с утра, но закрутился, пришлось поехать в министерство, и позвонил он Садовникову только под вечер.
С подчиненными Николай всегда держался демократично, не специально, это получалось само собой, и таким стилем он втайне гордился.
– Здрасте, – хмуро буркнул Садовников, усаживаясь напротив директора.
– Привет, – кивнул Телепин.
О ходе работ Максим начал рассказывать, не дожидаясь, когда директор спросит, говорил кратко и не упустил ничего. Редкое свойство, Николай не мог этого не оценить.
– Подожди, – задержал его Телепин, когда Максим собрался подняться. – Ты с Сафоновой работал?
Максим кивнул, не глядя на Телепина. Знает, понял Николай. Знает, что рассматривают кандидатуру Сафоновой. Каким образом любая тайна в этих стенах перестает быть тайной, всегда было загадкой для Телепина.
– Ну и как она тебе?
– Дура, – равнодушно пожал плечами Максим.
Черт с ними, и с Дерябко, и папой-Сафоновым, окончательно решил Телепин. Ликвидирую отдел Снетко и отдам людей под Садовникова.
Максим опять сделал движение, собираясь подняться, и Телепин опять его задержал:
– Ты увольняться не собираешься?
– Если Сафоновой дадут отдел, точно уволюсь, – серьезно ответил Максим.
– Ей не дадут отдел, – пообещал Телепин. – Отдел будет один. Твой. Будешь работать?
Максим помедлил и честно сказал:
– Не знаю. Я хочу защититься.
– Все, что от нас требуется, получишь, – заверил Телепин. – А потом? Останешься?
– Не знаю, – опять не стал врать парень. Телепин с грустью подумал, что почти отвык от честных ответов. – Мне семью кормить надо.